Вот почему вместо того чтобы думать о зажатом в её кулаке бумажном свитке, она сосредоточила мысли на всякой ерунде.

«Чики-чик, чики-чок, стук по полу каблучок. Чики-чок, чики-чик, шёл на ярмарку старик…» – ну и так далее, подходя понемногу к своей спальне. Надетое на Софи белое платье всё сильнее щипало кожу, словно заподозрив что-то неладное, но сделать ничего не могло. Наконец принцесса проскользнула в свою залитую солнцем комнату и закрыла за собой дверь.

Быстро повернувшись, Софи попыталась запереть её, но замок был без язычка. Что ж, всё правильно, она же сама и пережгла его своим пальцем, когда выбиралась на свободу из спальни. А голова у неё уже начинала понемногу тяжелеть, ещё немного, и боль снова выпустит свои коготки.

За дверью послышались шаги и голоса.

Они приближались.

А затем произошло нечто странное.

Затрепетала, словно живая, кружевная лента на платье Софи. На секунду Софи показалось, что лента собирается напасть на неё. Вот в этом как раз ничего удивительного не было бы, потому что белое платье всегда жило какой-то своей жизнью и имело свой, независимый взгляд на любые вещи. Но лента на Софи и не думала нападать, она вместо этого скользнула в сломанный замок и превратилась в прекрасный металлический язычок – лучше и крепче прежнего. Поворот головки замка, щелчок, и дверь была надёжно заперта.

У Софи даже не было времени подумать о том, почему это вдруг белое платье взялось помогать ей.

Нужно было спешить, потому что боль уже просыпалась, начинала разводить костёр из тлеющих углей.

Софи разжала кулак, вытащила смятый бумажный листок, расправила его на настенном зеркале, и в солнечном свете стали видны чёткие, жирные, написанные чёрной тушью строчки.

«Итак, начинаем! Для двух королей путь к славе сегодня открыт.

Пусть бьются они за корону свою, но только один победит.

Один – потому что не может мертвец страною своей управлять,

Тому невозможно корону надеть, кто голову смог потерять,

Однажды, я помню, ко мне во дворец неистовый рыцарь явился

И голову тоже свою потерял, проспорить её умудрился,

Была одна вещь, на которую он права заявить попытался,

И вырыл тем самым могилу себе, и с жизнью своею расстался.

Чего он хотел? Это знает лишь тот, кому путь к короне открыт.

Найди это там, где в ночной тишине волшебное древо стоит».

Софи ничего не понимала, во всяком случае сейчас, готовой лопнуть, словно воздушный шарик, головой. Какие-то рыцари безголовые… деревья волшебные… что за чушь? А боль тем временем нарастала, захлёстывала обжигающими волнами. Что-то он должен был означать, этот бумажный листок, о чём-то должен говорить, но боль…

Боль никак не желала, чтобы Софи что-нибудь поняла. Никак.

В дверь громко забарабанили.

– Софи! – раздался голос Альпы.

Дверь дёргали снаружи, пытались открыть, но ставшая прочной как камень кружевная лента успешно сдерживала натиск.

– Не делай глупостей, Софи! – надрывалась Омейда. – Король всё узнает! Он тебя видит! Где бы король ни был, он вернётся и накажет тебя!

Софи уставилась на дверь. Адская боль вытеснила у неё из головы почти все мысли.