– А в чем сердцевина этого замысла? Что для тебя в нем самое важное?

– Семьи, дети… – Она вновь запнулась, словно бы ее собственные слова вызвали в памяти какой-то образ. Потом отодвинула стул, встала и подошла к французской двери на террасу, с видом на сад, луг и лес вдалеке.

– Глупо, конечно… но почему-то сама не могу объяснить, – продолжала она, теперь повернувшись к ним спиной, – об этом мне проще говорить стоя. – Она дважды откашлялась и лишь потом еле слышно заговорила: – Мне кажется, убийство меняет всю жизнь человека, навсегда. Оно похищает что-то, чего уже никогда не вернешь. Последствия убийства гораздо значительней того, что случается с жертвой. Жертва погибает, это ужасно, это несправедливо, но это уже конец. Жертва потеряла все на свете, но сама этого не знает. Она больше не ощущает потери, не представляет, что могло быть иначе.

Ким подняла руки и уперлась ладонями в стекло, этот жест выдавал, что ее переполняют чувства и самообладание стоит ей больших усилий. Затем она продолжала, уже громче:

– Не убитому ведь просыпаться в опустевшей постели и в опустевшем доме. Это не ему снится, будто он жив, и не он утром с болью поймет, что это лишь сон. Это не он задыхается от ярости, не его сердце разрывается. Не он смотрит на пустой стул за столом, не ему мерещится знакомый голос. Не он видит полный шкаф своих вещей. – В голосе появилась хрипотца, и Ким снова откашлялась. – Он не знает этой агонии, когда из жизни вырвали самую ее суть.

На несколько долгих мгновений она замерла, прислонившись к окну, затем медленно от него отстранилась и повернулась к столу. По щекам ее текли слезы.

– Вы ведь знаете, что такое фантомные боли? При ампутации. Когда руку или ногу отрезали, а она болит. Вот что чувствует семья убитого. Как будто ампутировали часть тела, а оставшаяся пустота невыносимо болит.

Она вновь замерла неподвижно, словно вглядываясь внутрь себя. Затем кое-как вытерла ладонями слезы и вынырнула обратно в мир – в голосе и во взгляде сквозила спокойная решимость.

– Чтобы понять природу убийства, нужно общаться с семьями погибших. Такова моя теория, мой проект и мой замысел. Руди Гетц был в восторге. – Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула: – А можно еще кофе, если не сложно?

– Не сложно. – Мадлен дружелюбно улыбнулась, встала и заправила кофеварку.

Гурни откинулся на стуле, задумчиво подперев руками подбородок. С минуту-другую все молчали. Кофеварка начала пофыркивать.

Ким обвела взглядом просторную кухню.

– Как у вас хорошо, – сказала она. – Так уютно, по-домашнему. Просто отлично. Настоящая мечта – такой дом в деревне.

Мадлен налила ей кофе, и Гурни продолжил прерванный разговор.

– Совершенно ясно, что ты очень увлечена этой темой, она для тебя по-настоящему важна. Но неясно, к сожалению, чем я могу быть тебе полезен.

– А о чем вас просила Конни?

– Чуть-чуть за тобой присмотреть – так она выразилась.

– А она не упоминала… о других проблемах? – Гурни показалось, будто Ким старается говорить непринужденно – по-детски наивная попытка.

– Считать ли твоего бывшего парня проблемой?