Придется ждать ночи. Чтобы «поесть», поспать и худо-бедно залечить ожоги.

Она в очередной раз переступила с ноги на ногу, на мгновенье приоткрыла веки — яркий свет резанул глаза болью — и закрыла их.

Вздохнула.

«Я устала, Ким. Я не смогу так долго. Мне бы уйти… Уйти»

Успеешь.

Именно это слово, как показалось ее измученному сознанию, просочилось с неба в ответ.

Они сказали: она убила его, но проблема заключалась в том, что она этого не делала. Не делала ничего из того, в чем ее обвиняли. Тайра никогда не решилась бы на подобное, и уж точно не являлась той, кто приблизил время отправления Раджа Кахума — своего хозяина — на тот свет.

Это все невезение….

«Невезения нет, — покачал бы почти лысой головой Ким, — его не существует. Это лишь последствия твоего выбора, Тайра, или же испытание…»

Но ей не везло.

С самого начала.

В возрасте пяти лет ее, как и других девочек, достигших той же возрастной отметки, забрали от родителей. Вывели из дверей родного дома — босую, плачущую и одетую в длинный белых балахон, о который запинались пятки, — и повели по засыпанным песком улицам Руура. Единственное, что она запомнила из того момента — чью-то жесткую горячую ладонь и собственный страх. А еще то, как от паники сдавило горло, и она принялась кашлять и задыхаться — ее маленькие, не успевшие вырасти ноги, бежали слишком быстро — не успевали за длинными ногами взрослых.

Потом был пансион Ахи, долгие его годы: обучение музыке, письму, счету и грамоте. Немного географии, немного астрономии, прикладные науки — женщин многому не учили.

— Вы инструмент, без мнения и права решать. Вы — женщины. Инструмент для мужчины, его способ получить наследника, его принадлежность, игрушки, если хотите…

«Почему? — Мысленно возмущалась Тайра. — Почему мы не имеем права на мнение? За что?»

Она высказала этот вопрос вслух лишь однажды, после чего впервые услышала обращенное в свою сторону слово «заткнись, колдунья» и всю ночь стояла в углу — коленями на соли. Тогда она еще не знала, что всему виной были ее желто-зеленые глаза — слишком светлые для Руура — не черные, как у всех «нормальных» людей и даже не коричневые, кофейные или, на худой конец, светло-карие. Нет, желто-зеленые. Иногда делавшиеся полностью желтыми, иногда сползающими в зеленый, без примеси теплого, оттенок.

Позже она часто думала об их странном цвете, а так же об отце и матери. Тайра не так много помнила о них, но могла поклясться в одном — очи обоих родителей были черными.

Тогда, может, бабушка? Прабабушка?…

После семи лет Ахи, когда ученицы достигли возраста двенадцати лет, наступило время первого распределения. В огромном, пустом и неуютном зале всех выстроили в ряд и приказали тянуть граненые камни. Из большой урны ее рука вытянула серый, невзрачный и почти плоский, с гладкими краями, речной булыжник — Тайра обрадовалась. Ведь камень редкий — значит, и профессия хорошая?

Ее определили в служанки.

Невезение?

Испытание?

И до следующей критической отметки — еще одного распределения по достижению восемнадцатилетия — годы потянулись медленно и монотонно. Мойка и чистка грязной посуды, стирка чужих белых одежд в большом котле, мозоли на ладонях от кута — огромной палки для помешивания горячей ткани, — воспоминания о бесконечной смене в собственных пальцах тряпки, метлы, кусков овечьей шерсти, горчичного порошка для перил, жира для деревянного пола. Плохое питание, унылое однообразие и бесконечный, застывший в глубине и никогда не высказанный, вопрос «зачем?»