Одинцов сделал такое лицо, будто унюхал запах лежалой тухлятины.
– Я не думаю, что происхождение этого исторического персонажа имеет хоть какое-то значение. Этот путь может завести нас в такое болото, что выхода из него не найдется и за сотню лет. Никому не стоит ставить в вину его «неправильное» происхождение, ибо никто из нас на этой грешной земле не имел возможности выбрать, в какой семье ему родиться. Значение имеют только образ мыслей и действия того или иного человека. Если человек кровожадный мерзавец, то это свойство не зависит от процента русской, еврейской, немецкой или какой-то еще крови, и наоборот. Не стоит нам самим разжигать то, что следует заливать водой и затаптывать изо всех сил.
От всей этой отповеди своего канцлера молодая императрица прикусила губу.
– Так значит, Павел Павлович, я не права, и происхождение человека не имеет влияния на его поведение? – спросила она.
– Конечно же, имеет, – пожал тот плечами, – да только вопросы «крови» не играют тут никакой роли. Как говорят нам бородатые классики, «бытие определяет сознание». Какие истины ребенок впитал с молоком матери, тем он и будет гадить на головы окружающих всю оставшуюся жизнь. Но бывают и парадоксальные случаи, когда слишком сильный диктат среды выворачивает сознание наизнанку и приводит к бунту. Тогда яблочко катится далеко от яблони, удивляя при этом всех случайных очевидцев. Ну да мы с вами уже об этом говорили. Чистота анкеты и самое прекрасное происхождение отнюдь не гарантируют порядочного поведения. Зато самым надежным партнером может оказаться человек неоднозначный, прямо сказать, грешный, но при этом четко понимающий свое место в мире и выгоду от предложенного сотрудничества.
– Это вы о господине Ульянове? – с интересом спросила императрица.
– И о нем тоже, – уклончиво ответил канцлер. – Что же касается обсуждаемого нами господина Франка, то к нему следует отнестись по принципу «нет человека – нет проблемы». Дайте Игорю Михайловичу соответствующую установку – и уже через неделю мы будем читать некролог о безвременно усопшем лидере хорватского национального движения.
– Э нет, – сказала Ольга, – пока вы мне тут читали лекцию, я вдруг подумала, что слишком большая любовь между сербами и хорватами – это тоже не очень хорошо. В вашем прошлом эти две нации любили друг друга так, что решили пожениться, но потом оказалось, что это была немного не та любовь, что позволяет создавать счастливые семьи. Вот и сейчас, если не принять особых мер, то в результате совместной борьбы с мадьярским засильем может повториться ваша история со всеми вытекающими последствиями. Мало ли что может случиться с душкой Францем Фердинандом и наследником его хорватского домена. И пусть королева Елена не Александр, но великосербские шовинисты тут те же самые, и толкать ее они будут в том же направлении.
– В нашей истории, – немного подумав, ответил канцлер Одинцов, – Иосип Франк был жив, здоров и на свободе, но никак не смог помешать сербо-хорватским объединительным тенденциям. В другую сторону палку перегнул король Александр и его подельники с их тоталитарными замашками, в основе которых лежал концепт, что хорваты, словенцы и македонцы – это испорченные сербы. Но тут, насколько я понимаю, подобного не будет.