— Я купил костюм и заказал такси, для того чтобы оказаться в кулинарии и есть кошерные маринады и холодное мясо?

— Мы можем вернуться, если хочешь, — сказала Клер с набитым ртом. — Мне нужно было вырваться на минутку.

— Это твоя выставка, — напомнил он.

— Да. Но кого выставляют, мои скульптуры или меня?

— Ладно, малышка. — Откинувшись на стуле, он откусил хрустящий картофель.

— В чем дело?

Какое-то время она молчала, обдумывая. Она не понимала насколько ей нужно скрыться, до тех пор, пока не увидела Блейра, он стоял, такой неподдельный и внушительный среди блестящих нарядов и побрякушек.

Он был немного выше ее. Его светлые волосы с годами потемнели, обретя глубокий рыжеватый оттенок, и он зачесывал их прямо назад. Многим женщинам он напоминал молодого Роберта Редфорда, что заставляло его постоянно смущаться. Блэйр понимал неприятное ощущение, испытываемое многими красивыми женщинами, когда их расценивали, в качестве безмозглых объектов страсти.

Ему удалось, несмотря на то, что он выглядел наивно, несерьезно и на пять лет моложе своего возраста, пробиться по журналистской лестнице. Он был политическим обозревателем «Вашингтон Пост».

Клер знала, что он разумный, логичный и земной человек, прямая противоположность ей самой. Но не было никого, с кем ей было легче делиться самыми сокровенными мыслями.

— Как мама?

Блейр отпил лимонад. Он знал, что его близняшка будет ходить вокруг да около своих проблем, пока не почувствует себя готовой к разговору.

— Хорошо. Я недавно получил открытку из Мадрида. А ты не получала?

— Да, — Клер принялась за сэндвич. — Кажется, они с Джерри проводят лучшее время в их жизни.

— Медовый месяц, это всегда приятно. — Он подался вперед и коснулся ее руки. — Джерри ей нужен, Клер. Она любит его и заслуживает немного счастья.

— Я знаю. Знаю. — Чувствуя нетерпение, она отодвинула тарелку и достала сигарету. Последнее время ее аппетит менялся также быстро, как и настроение. — Умом я это понимаю. Она много работала после папы — после его смерти, чтобы сохранить семью, чтобы дело не пропало. И чтобы не лишиться рассудка, наверное. Я все г» то знаю, — повторяла она, потирая лоб. — Я знаю.

— Но?

Она покачала головой. — Джерри хороший парень. Он мне нравится, правда. Он веселый, умный и, очевидно, безумно любит маму. И мы не дети, которым кажется, что он пытается занять папино место.

— Но?

— Меня не покидает чувство, что он занимает папино место. — Она рассмеялась и глубоко затянулась сигаретой. — Это не то, или не совсем то. Боже, Блэйр, кажется мы идем в разные стороны, так мы далеки друг от друга. Мама на несколько недель уехала в Европу на медовый месяц, ты в Вашинтоне, я здесь. Я все думаю о том, как было до того, как мы потеряли папу..

— Это было давно.

— Я знаю, Боже, я знаю. — Свободной рукой она начала комкать салфетку. Она не была уверена, что сможет подобрать слова. Зачастую было легче выражать эмоции при помощи стали и сплавов. — Дело в том, что… ну, даже после… когда нас осталось только трое… — Она на мгновение закрыла глаза. — Было трудно — потрясение от случившегося, потом все эти взятки и тайные договоренности, и нелегальные сделки для торгового центра. Мы были прекрасной веселой семьей, и в следующее мгновение папа умер и мы оказались на грани скандала. Но мы так крепко держались, может быть слишком крепко, затем раз — и мы все порознь.