А тем временем Петька его женился и привёл в дом молодую жену Люсю. Её специально предупредили насчёт странных занятий Василия Петровича, и знакомство, которое состоялось лишь на третий день после переезда Люси в их квартиру прошло легко и незаметно. Василий Петрович с лёгким любопытством оглядел сноху, помял её руку своей мозолистой и, вспомнив, зачем пришёл, взял, что было нужно, и отправился в мастерскую.
Как же получилось, что родной отец не гулял на свадьбе собственного сына? Может, свадьбы не было? Нет, свадьба была, да ещё какая! Комсомольская. Справляли её в клубе Петькиного завода, и приглашал на неё Петька отца, правда, больше потому, что на заводе знали, что у него есть отец, и не позвать было просто неприлично. Но попало это событие как раз на самую горячку в мастерской, на самое, так сказать, вдохновение, и, выслушав приглашение, Василий Петрович, согласно и доброжелательно закивал головой, продолжая думать о своём, потом как-то замотался с памятником и совсем забыл. А накануне свадьбы ночевал в мастерской и утром, когда надо было ехать в загс, не пришёл, и Петька не пустил мать, которая рвалась в сарайчик за отцом. Припомнил, наверное, ту самую оплеуху, которую схлопотал безвинно, припомнил весь последний год — и не пустил.
А Василий Петрович так и не вспомнил о свадьбе до самого знакомства с молодой снохой.
И в тот же самый момент Зина поняла, что у неё теперь нет мужа. И так горько ей стало, так беспросветно, что захотела она выплакать своё новое горе, но не смогла.
До последнего времени она всё-таки надеялась, что пройдёт это увлечение у Василия Петровича, что закончит он наконец все свои дела, вернётся и станет прежним — добрым, тихим и внимательным. Опять будет смотреть футбол и хоккей по телевизору, засыпать на кинофильмах о любви, пить пиво по воскресеньям, приносить полностью получку и ходить вместе с ней покупать внучке подарки. Теперь надежды не стало. Пошла Зина на последнее средство. Поставила в их спальне раскладушку и стала ложиться отдельно. На это её действие Василий Петрович сперва никак не отозвался, а потом спокойно предложил, чтоб она спала на кровати, а он будет спать на раскладушке.
Через два месяца он купил пружинный матрас и поставил его на ножки. И как ни в чём не бывало… Правду сказать, не придавал Василий Петрович этому событию соответствующего значения, а рассудил по-простому: мол, уж годы не те, чтоб в обнимку спать. У каждого своя привычка. Кто любит на боку, а кто на спине, а когда на спине спишь, то храпишь на всю ивановскую. Какой тут отдых человеку рядом?
Ему казалось, что он освоил глину, когда долепил портрет, на самом деле всё было не так просто. И не в секретах всевозможных тут было дело, хотя и секретов было достаточно. Не мог он её как следует почувствовать руками. Не принимала душа этот материал.
С собственной персоной, которую он собирался выполнить в полный рост и в натуральную величину, он мучился чуть ли не полгода. Сперва задумал он выполнить себя стоящим по стойке смирно, а уж потом надеялся придать рукам и ногам другое положение. Какое именно — ему и самому пока было неясно.