— Здесь было когда-то мое первое обиталище, — сказала она. — Тогда меня больше боялись. Тогда я была ближе к богам.

Они подождали, пока догорит огонь. Потом он взял большой плоский камень и растер уголья.

— Собственно говоря, ничего этого нет, — сказал он, когда они плыли в лодке обратно. — Твое царство на краю света, а края света нет. Впрочем, твое царство есть, оно живет во мне.

Последняя ночь, проведенная с ней, впоследствии казалась ему сном, и он смешал его с ночными и дневными сновидениями, которые потом часто посещали его, на долгие времена превратив его рассказы в смесь правды, вымысла и грез. Плот покачивался на волнах в Восточной бухте, мачта была уже оснащена, теплой ночью под навесом прибрежных скал плот охраняли оба молчаливых негра, подручные жреца-мясника, вместе с Эльпистиком; на других скалах бодрствовали солдаты Вестника богов. А ему и ей не спалось. В этот вечер она выпила меньше обычного.

Он лежал рядом с ней на спине в широкой постели, двери стояли настежь, ночь была теплой.

— Ты так скупо рассказывал мне о том, что случилось с тобой до того, как ты попал ко мне, — проговорила она.

— Все мало-мальски интересное я уже рассказал, — ответил он, просунув ладонь под ее затылок. — Это ведь почти сплошь война, странствия да кораблекрушения.

— Иногда мне ночью не спалось, и я слушала, как ты говоришь во сне, — сказала она.

— Стало быть, ты много чего наслушалась, — ответил он, стараясь отнестись к этому беззаботно.

Но ему стало не по себе — она вторглась в убежище, которое принадлежит ему одному, с помощью хитроумных запоров, крючков и узлов он преградил в него доступ, преградил в него доступ самому себе и никогда не хотел войти и узнать. Он разозлился. Но боль подстегнула желание, скорбь его обострила, оно смешалось с каким-то подобием ненависти к ней. Впрочем, нет, не ненависти, он не хотел ее истребить, он хотел истребить то, что осталось в ней от его сновидений, ее память о сказанном им во сне. Что-то в нем говорило вслух, молчаливый, многократно убиенный и вновь возрождавшийся нутряной человек шептал его устами.

— Во сне несешь всякую чушь, — сказал он. — Никто за нее не в ответе. Ну и что же я, интересно, говорил?

Затылок ее шевельнулся в его руке, волосы прошуршали по ладони, по свежим волдырям на коже. От Калипсо пахло какими-то незнакомыми ему благовониями — прикрыв глаза, он втянул в себя аромат. На своем лице он чувствовал ее дыхание. Он знал, что губы ее полуоткрыты.

— Помолчим, — шепнул он и, не открывая глаз, положил другую руку на ее щеку, потом рука скользнула по ее шее и задержалась на плече и груди, прежде чем продолжать свое странствие. Завершил он его, не открывая глаз.

Сейчас придет сон, понял он; в глубоком умиротворении они снова лежали бедро к бедру. Сон приблизился, коснулся его век, упорхнул.

— Так что же я говорил? — спросил он немного погодя. Ее глаза сверкали в свете звезд, струившемся из окна высоко наверху. Ее губы едва шевельнулись.

— Мм?

— Когда я болтал во сне.

— Не помню уже, — отвечала она в полудреме. — Нет, — продолжала она уже более внятным голосом, — ничего особенного, что-то…