— Стало быть, ты все-таки помнила во сне, что хозяева твои — люди богатые?

На это старуха не ответила, но сказала:

— И еще снилось мне, будто я должна чесать шерсть, а шерсти полна кладовая.

— Хорошо тем, у кого она полна, — заметила хозяйка.

— И еще снилось мне, будто я должна спрясть всю эту шерсть, — сказала старуха.

— Хорошо тому, у кого столько шерсти для пряжи! — засмеялась Пенелопа.

— И еще снилось мне, будто мне придется ткать из всей этой пряжи!

Сложив руки, старуха смотрела перед собой невинным близоруким взглядом.

— Хорошо тому, у кого столько пряжи для тканья, — заметила Пенелопа, но смеяться перестала. — Что тебе снилось еще?

— Снился мне самый громадный в мире ткацкий стан. В поперечине был он размером с самую высокую мачту на самом большом корабле в нашей гавани, а челноки величиной с дельфинов и орлов сновали взад и вперед с утра до ночи и с ночи до утра.

Невозмутимой наскучил таинственный и напыщенный тон старухиной притчи, и она вдруг спросила напрямик:

— Что ты хочешь этим сказать, Эвриклея?

Но старуха не желала менять тон: должно быть, ей пришлось поломать голову, и не один день, чтобы сочинить такой сложный сон: то был узор искусной ткачихи.

— И еще снилось мне, что я должна нашить хитонов воинам почти из всей ткани, — сказала она и посмотрела на хозяйку уже вовсе не таким близоруким взглядом.

— И что же?

— И еще снилось мне, что все лишние хитоны и шерстяную ткань мне надо сбыть.

— И что же?

— И еще снилось мне, что я отправилась торговать на Большую землю и там продала и выменяла все хитоны и лишнюю ткань, а на вырученные деньги купила десять тысяч свиней — все здоровехонькие, и десять тысяч коз, да десять тысяч овец, и мне снова пришлось приняться за стрижку. Вот ведь какая напасть!

— И на этом ты проснулась?

— Слава и хвала богам, на этом я проснулась, — подтвердила старуха и уставилась в пол.

Разговор происходил утром, после причесывания. А днем Одинокая сказала:

— Я хочу прогуляться — поглядеть, много ли у нас будет шерсти.

Сопровождала Хозяйку Эвриклея. Загоны для стрижки овец находились неподалеку, за пашнями, если идти по дороге к гавани, обращенной в сторону Большой земли, куда корабли заходили очень редко. В этой стороне в маленькой усадьбе поселился старик свекор Лаэрт. Но до него женщины не дошли. Ножницы в овечьих загонах сновали взад и вперед, спины животных кровоточили, в корзинах грязно-серыми облаками клубилась шерсть.

— Если спрясть ее самим, выйдет очень много пряжи, Эвриклея.

— Пожалуй, — отвечала старуха.

Уже несколько дней спустя пятьдесят служанок и городских девушек принялись чесать шерсть. Кавалеры, женихи, среди которых были люди невоспитанные, роптали, что их плохо обслуживают за ежедневно накрытым столом. Через неделю девушки начали прясть. Главари партии женихов послали депутацию к лестнице, ведущей в Женские покои. Речь держали родовитые Антиной и Эвримах. Пенелопа стояла на верхней ступеньке лестницы, посланцы у ее подножья. Они жаловались и, конечно, льстили, они пели хвалу красоте Супруги и вероятной Вдовы и просили, чтобы она поскорее приняла решение.