Он увидел, что к источнику с холма спускаются двое, и стал ждать, чтобы они подошли ближе. Эвмей не отличался красотой, от него несло свиньями, второй был так же грязен и еще худший оборванец: изнуренный, трясущийся, с длинной палкой в руке и нищенской сумой за плечами. Но Меланфий молчал, пока они не присели на корточки у ручья и не напились воды.

И тут:

— Ишь ты! Сам главный боров вылез поразмяться! Тебе что, делать нечего, Эвмей? Похоже, все свиньи с голоду передохли?

Эвмей что-то пробурчал.

— Ты что сказал, свинячий царь?

— Сказал, что их почти всех перекололи, но скоро грабежу конец.

Гнев прибывал с неистовой силой — Меланфий вскочил.

— Что это значит?

— То и значит, — ответил Эвмей. — Время идет. Идет с соизволения богов, И все меняется.

Рослый, мускулистый, черноволосый и черноглазый Предводитель козопасов подошел ближе. В спорах он был не силен, он подыскивал слова и брякнул первое, что пришло в голову:

— Это нищие бродяги, которых ты вечно тащишь в город, всех свиней извели, жрут себе и жрут, а проку от них никакого.

— Что-что?

— Нищий сброд! — заорал Меланфий. — Шляются тут всякие оборванцы! Нечего пялить на меня глаза!

И он лягнул незнакомца ногой. Тот не успел увернуться, удар пришелся ему в пах, он пошатнулся.

— Ты дорого за это заплатишь, Меланфий!

Так проста была игра богов.

Странник почувствовал, как в нем закипает гнев, как силой налились мышцы, а руки готовы нанести ответный удар, но все же он удержал Предводителя свинопасов Эвмея.

— Спокойней, — сказал он. — Не горячись.

— Если Одиссей однажды вернется домой… — начал Эвмей.

— Одиссей! — прошипел с презрительной усмешкой Меланфий. — Он-то никогда не вернется. А вот я, нищеброд, могу затолкать тебя в трюм корабля и отправить куда-нибудь подальше, там, пожалуй, за тебя дадут несколько грошей. Если только до тех пор я не сделаю из тебя мерина!

— Телемах… — начал Главный начальник над свиньями.

— Спокойней, спокойней, — сказал Странник. — Не горячись.

— Телемах! — заорал Одержимый Гневом, тот, кого покарали боги, внушив ему неправедный гнев. — Телемах, ха-ха-ха! Ему тоже скоро конец, да-да, и ему тоже. А теперь заткни глотку, а не то оскоплю обоих!

Он повернулся к ним спиной и быстро-быстро зашагал к городу.

И все же Странник не чувствовал настоящего гнева. Он хотел нанести ответный удар, но скорее из принципа. Это называется принцип? — думал он.

— Сдается мне, он сам в один прекрасный день лишится своей снасти, — сказал Эвмей с неожиданной грубостью.

Это Гнев переселился в него.

Странник увидел дом. Он его узнал. Ограда и стены жилья посерели. По утоптанной множеством копыт и ног дороге, огибавшей наружную ограду, они подошли к открытой площадке у ворот. Вокруг, как прежде, стояли дома соседей, он поискал в памяти их имена. Имена ушедших навсегда товарищей, имена друзей и знакомых, быть может, еще живых. Внизу, где теснились строения Нижнего города и гавани, шли люди — в их памяти жил он сам. Он глядел вдаль поверх их домов — он, обломок и итог Войны, человек, который все же вернулся домой.

— Так-так, — сказал он, — стало быть, это жилье Одиссея.