— Как — финансовый? — изумилась она.

— Да очень просто: вы получали от вашего бывшего любовника не только материалы, но и деньги за публикацию этих самых материалов.

— Да как вы смеете?

— Смеем! — сказал Обнорский. Он встал, подошел к креслу, в котором сидела Алена, остановился, нависая над ней. — Смеем, Алена. Ты видела, как у тебя на глазах губят человека… И — молчала.

— Я не молчала, — ответила она. Чтобы отвечать, ей приходилось задирать голову.

— Ты не просто молчала. Ты, как мне представляется, участвовала в этом. Пассивно, разумеется, но участвовала. И даже получала удовольствие, видя, как Георгий все глубже увязает в трясине.

— Нет! — выкрикнула она.

— Да, — сказал Обнорский. Он интуитивно чувствовал, что попал «в десятку». — Да, Алена, да… Ты втайне ненавидела его. За то, что у него есть дочки. За то, что он никогда их не бросит. За то, что он талантливее тебя как журналист и интереснее как личность. Ты давно и тайно ненавидела его, и когда твой бывший трахаль предложил тебе «расплатиться» с Георгием, ты сразу согласилась.

— Нет, нет и нет, — сказала она.

— Конечно, я не могу доказать свою точку зрения… Но чем другим, Алена, можно объяснить твое поведение? Деньгами? Наверно, можно, но я в это не очень верю. Как иезуитски ты себя вела! В этом есть нечто… Нечто глубоко личное, не имеющее отношения к деньгам.

— Я боялась, — произнесла Затула.

— Возможно… возможно, ты боялась. Но это не мешало тебе подталкивать Георгия к обрыву. И одновременно трахаться с ним. От этого некрофилией тянет, деточка…

— Да как ты смеешь, подонок? — закричала она, вскакивая.

Обнорский легонько толкнул ее ладонью в плечо, и Затула снова села в кресло. Андрей сознательно обострял диалог. Он видел, что Затула начала оправляться от первого шока, что она уже примеривает новую маску, уже привычно лжива… Он решил надавить.

— Смею! Ты, как настоящий маньяк, сначала убила Георгия, а потом хранила его отрубленную руку. Ты почти что в глаза ему заглядывала в смертный час. Ты толкала его к могиле, Алена.

— Не так, — вскрикнула она. — Все было не так.

— А как было? — спросил Обнорский. Он видел: сейчас она заговорит. И она заговорила:

— Все было не так, не так, не так! Никто не хотел его убивать. Хозяин предлагал создать образ Горделадзе — жертвы… Но не убивать. Георгий должен был исчезнуть, отсидеться в Грузии, а потом «сбежать из чеченского плена», куда его «продал злой Бунчук». Хозяин говорил: все будет сделано так — комар носа не подточит. У нас в запасе, говорил он, будет железный козырь. Такой, что ничем не перебить… Тогда я не знала, что он имел в виду «кассеты Стужи». Впрочем, может быть, он имел в виду что-то другое. Неизвестно, был ли он сам в курсе существования кассет или решил использовать их, когда Георгий «открыл» кассеты…

— Что значит: он «открыл» кассеты?

Алена вдруг хлопнула себя по лбу и сказала:

— Господи, какая же я дура! Как же я сразу не поняла, что вы ничегошеньки не знаете? Слышали где-то случайно, краем уха, про «дипломат»…

— Вы почти правы, Алена, — сказал Зверев. — Но только «почти». Мы действительно слышали случайно, «краем уха», про «дипломат». Потом мы случайно услышали про вашу связь с Хозяином… случайно услыхали про забавы Георгия в Интернет-кафе… случайно уличили вас во лжи со «штурвалом». Есть еще десяток таких «случайностей». Мы пока их не называем — мы даем шанс вам.