Единственные, кто будет искать его — это копы, да и то лишь затем, чтобы повесить.

Никто не придет. Вот она, правда. Всю свою жизнь он жил по собственным законам — только по собственным законам — и теперь расплачивается за это. Он предоставлен самому себе в сотнях миль от ближайшего людского поселения, плененный, взятый в рабство.

Если он хочет выбраться из этого положения живым, придется полагаться только на себя.

Маннек дернул за сахаил, и Рамон поднял взгляд, только сейчас заметив, что они остановились. Инопланетное существо сунуло ему в руки сверток. Одежду.

Одежда состояла из накидки, напоминавшей скорее домашний халат или широкий плащ, и шлепанцев на толстой подошве; все было выполнено из странного неяркого материала. Рамон натянул ее непослушными от холода пальцами. Инопланетяне явно не привыкли шить для землян: одежда сидела неряшливо, но по крайней мере давала хоть какую-то защиту от холода. Только прикрыв наготу и начав понемногу согреваться, Рамон сообразил, что лязгает зубами от холода.

По ярко освещенному коридору Маннек провел его в еще одно большое сводчатое помещение. Весь пол здесь был покрыт существами, размером и цветом напоминавшими тлей; они сталкивались друг с другом и натыкались на его ноги, и высокие мелодичные голоса их напоминали тарабарский хор. В центре помещения стоял белый как кость ящик вроде того, что уничтожил его фургон. Подойдя ближе, Рамон увидел, что ящик не сплошной. Поверхности его состояли из паутины тончайших нитей с белыми и кремовыми чешуйками — нити раздвинулись, пропуская их внутрь, и сомкнулись за их спиной.

Интерьер ящика тоже не отличался замысловатостью: широкая низкая скамья, явно рассчитанная на бочкообразное тело Маннека, и еще небольшая приступочка у стенки, на которой и разместился, поджав колени к груди, Рамон.

В усталом оцепенении Рамон смотрел на то, как Маннек готовит ящик к работе, перебирая длинными, тонкими пальцами по подобию пульта. Какое-то болезненное безразличие охватило его — наверное, начинали сказываться усталость и потрясение, а может, это кончалось действие инъекций — глюкозы, адреналина, или чего там еще ему вкололи. Он устал — так устал, как не уставал еще никогда прежде. Он едва не упал, но Маннек успел подхватить его, как младенца, поднял и положил на место у стенки ящика. Рамон попытался встать — Маннек схватил его за руки, завел за спину и связал чем-то вроде веревки. Потом проделал то же самое с ногами Рамона, отвернулся и уселся обратно. Нажал пальцем на какую-то пластину, и ящик плавно взмыл в воздух.

От ускорения голова Рамона неудобно запрокинулась. Несмотря на весь ужас происходящего, он понял, что не в силах больше бодрствовать. Ящик поднимался к сводчатому потолку пещеры, а глаза его слипались, словно перегрузка давила на веки, заставляя их сомкнуться. Скала над головой отворилась.

Уже проваливаясь в мельтешащее белым снегом беспамятство, Рамон успел увидеть в открывшееся отверстие одинокую бледную звезду.

Его разбудил морозный ветер. Он с трудом сел. Ящик дернулся влево, и он понял, что смотрит в щели между нитями паутины. По сторонам раскинулся воздушный океан; внизу мелькали верхушки деревьев. Ящик резко швырнуло в другую сторону, и темнеющее вечернее небо пошло кругом, превратив бледные, только-только прорезавшиеся звезды в черточки света.