Разумеется, он рисковал. Возможно, сильно рисковал. Он никак не мог предугадать, что подумают или как поступят эти ублюдки, более странные, чем norteamericano или даже японцы. Если он не сможет объяснить им суть оставленной им в городе страховки, его, возможно, убьют. Блин, да его, возможно, убьют, даже поняв. Как знать? Жизнь вообще рискованная штука. Только рискуя, и понимаешь, что живешь.

Утро на этой северной широте наступило поздно, и Рамону пришлось повторить стартовые процедуры трижды, прежде чем подъемные тубы отогрелись до более или менее рабочего состояния. До полудня оставалось совсем немного, когда он снова поднял фургон в воздух и, мурлыча себе под нос какую-то старую песенку, повел его над заснеженными верхушками деревьев дальше, в сторону нависших над горами холодных туч.

На западе поблескивала на солнце серебряная лента Рио-Эмбудо, где он чуть не погиб. Где-то там стал частью течения другой Рамон — плоть давно уже съели рыбы, кости смыло в море. Рамон отсалютовал покойнику, приложив руку к виску.

— Лучше ты, чем я, cabron, — повторил он.

Он опасался, что смена сезона затруднит поиски нужного места. Он отвел на это три дня, но столько времени ему не потребовалось. Он приземлил фургон на ту же высокогорную поляну, где он приземлялся осенью, еще в другой жизни, надел теплую водонепроницаемую одежду и взял новый рюкзак с оборудованием. Меньше часа ему понадобилось на то, чтобы узнать искаженные снегом очертания скалы и определить, где он и куда хочет попасть.

Шагая по глубокому снегу, он достал из рюкзака спелеологический посох. Длиной сантиметров пятьдесят, посох заканчивался острым закаленным острием, под которым размещался заряд. Рамон захватил с собой и взрывчатку, но не хотел без крайней необходимости обрушивать склон. Дойдя до утеса, он руками смахнул с камня снег, выбрал точку получше, задрал голову, оценивая толщину снежного покрова выше по склону — глупо было бы в такой решающий момент погибнуть под лавиной, — и забил в нее посох.

Коротко, сухо хлопнул заряд. Белые кружевные вороны тревожно сорвались с деревьев; заметались вверх и вниз по склону с криками, напоминавшими детский плач, тенфины. По идее, закаленная сталь наконечника должна была вонзиться в серебристую оболочку убежища. Рамон вспомнил, что ощущал в прошлый раз, глядя на свое чуть размытое отражение в не совсем ровном зеркале.

Довольно долго не происходило ничего. Рамон даже подумал, не ошибся ли он местом. Или не оказался ли заряд слишком слабым. Или не бросили ли пришельцы свое убежище, перебравшись на другой конец этого мира. Или глубже в недра планеты. Что ж, значит, таково его везение. Что, если они решили, что его бегство означает гэссу, и разом покончили с собой? Что, если в глубине горы не осталось никого, кроме мертвых?

Он уже собирался вернуться к фургону за взрывчаткой для новой попытки, когда снег выше и левее места, где он стоял, вдруг осыпался. Целый пласт его скользнул вниз, когда каменные плиты под ним начали раздвигаться. В склоне открылось отверстие, казавшееся еще чернее на фоне белого снега. А потом, с высоким воем раскручивающейся центрифуги, из него вылетела