Обращение «ахейцы», странное произношение эллинских слов, самый их смысл — всё это насторожило карфагенян.

Старец указал на черепашьи щиты, приглашая расположиться на них.

И вот они сидят друг против друга, как подобает хозяину и гостям.

— Откуда вы? — спросил старец, высоко взметнув брови.

— Из Карфагена! — отвечал Ганнон по-эллински, стараясь как можно отчётливее произносить слова.

Но так как его речь не произвела на старика никакого впечатления, он счёл нужным разъяснить:

— Карфаген — мать городов, рассыпанных от Сицилии до океана. Корабли Карфагена бороздят все моря, разнося о нём славу.

На тонких губах незнакомца появилось какое-то подобие снисходительной улыбки.

— Что вы, молодые народы, знаете о городах земли? Вы, как козы, бездумно пасётесь на пажитях истории. Что твой Карфаген перед великим городом атлантов?

Сердце Мидаклита бешено забилось.

— Где же они? Где этот город? — нетерпеливо прервал он незнакомца.

Тот медленно повернул к нему своё лицо. Эллин прочёл на нём выражение какой-то отрешённости.

— Рождение и смерть — таков закон, которому подвластно всё, что есть на земле и на небе… — начал старец торжественно.

Ганнон и Мидаклит не заметили, как их окружила молчаливая толпа, с интересом рассматривавшая пришельцев. Внимая словам старца, люди поднимали вверх руки, словно молились.

— Рождаются и умирают люди, — продолжал старец, — погружаются на дно океана материки и всплывают новые. Звёзды сгорают, как факелы. Вон там, — и он протянул руку к морю, — простиралась когда-то земля моих предков — великая Атлантида. Ею управляли могущественные правители. Им платили дань народы всех четырёх стран света. Слава о могуществе атлантов заполнила весь мир. Атланты открыли целебные свойства растений, им удалось проникнуть в тайны неба. Понятен был им и язык грома, и язык молнии. Они поднимались к облакам на крыльях, опускались на дно океана. Не было предела их желаниям, дерзким мечтам. Но морской владыка Посейдон жестоко их покарал. Он внезапно погрузил страну моих предков под воду вместе со всеми её городами и храмами. Когда моряки, посланные к далёким восточным островам, вернулись на родину, они увидели вместо огромной родной земли один лишь остров. Это были горы погрузившейся на дно Атлантиды. Из всех атлантов уцелело небольшое племя горцев, они-то и поведали морякам о страшной катастрофе. Вот эти горы. А самая высочайшая из них, — старик показал на гору со снежной вершиной, — зовётся у нас Колесницей богов. Мы живём у её подножия, мы в её власти. Мы потомки тех моряков. У нас всё в прошлом. Мы пасём коз, собираем дикие яблоки и другие дары земли.

Ганнон и Мидаклит переглянулись. То, о чём говорит этот старец, так удивительно, что легче поверить сказкам о Сцилле и Харибде,[78] чем его рассказу.

— Но почему твой народ говорит на языке ахейцев? — спросил после долгой паузы Ганнон.

— Мой народ говорит на своём языке, — отвечал старик, — на том наречии, на котором я разговариваю с вами, мы обращаемся с молитвами к Зевсу, Посейдону и другим бессмертным богам.

— Но откуда вы знаете это наречие? — нетерпеливо воскликнул Мидаклит.