— Пора возвращаться, — говорит Ганнон. — Пока мы ещё не можем быть вместе.

Синта кивает головой. Да, она понимает. На корабле жрец Стратон — он не должен знать, что она здесь, иначе проклятье Магарбала настигнет их даже за Столбами Мелькарта.

На палубе «Сына бури» Ганнон увидел Мидаклита. Эллин сидел на смотанных в круг канатах и усердно растирал что-то в ладонях.

— Толчёный лотос, — пояснил Мидаклит.

Ганнон взял щепотку лотоса с его ладони:

— Напоминает по вкусу финики.

— А какой запах! — восторгается эллин. — Но это ещё не всё. Я раздобыл амфору вина из лотоса. Отведав его, я понял, почему, выпив сок лотоса, спутники Одиссея забыли свою родину. Они были просто пьяны!

Взяв под руку Мидаклита, опьянённого то ли лотосовым вином, то ли новизной всего увиденного, Ганнон направился к корме. Там собралось человек двадцать колонистов. Они обступили Малха. Кормчий любил рассказывать всяческие небылицы. Ганнон прислушался к ровному, слегка глуховатому голосу старого моряка.

— На берегу нас окружили люди с языками до земли. Они пили воду из ручья, не нагибаясь. Когда им было холодно, они обматывали шею языками.

Колонисты подались вперёд. Кто-то воскликнул:

— О боги!

В это мгновение Малх заметил приближающегося суффета и умолк. Ганнон воспользовался этой паузой.

— В той же стране, — начал Ганнон, стараясь подражать тону Малха, — жили люди с ушами большими и хрупкими, как капустные листья.

Колонисты насторожились.

— Такие уши у них выросли потому, — продолжал Ганнон, — что они верили басням наподобие той, которую только что рассказал вам Малх.

Колонисты дружно расхохотались. Малх смущённо потирал затылок.

— Ты не обижайся, Малх, — обратился Ганнон к старому моряку, когда они остались одни. — Землепашцы и так легковерны, а тут ещё ты со своими баснями. Прибереги их для другого случая.

— Я понял тебя, — отозвался старый моряк. — Я буду лучше рассказывать их чужеземным купцам. Пусть они, укачай их волны, боятся даже близко подойти к Столбам Мелькарта.

Палуба опустела. Ганнон прислонился к перилам, прислушиваясь к плеску волн, скрипу мачт и балок. Корабль выходил в открытое море.

Три дня и две ночи флотилия плыла на закат. Берег изредка оживлялся хижинами, сбившимися к воде подобно стаду овец. То и дело попадались рыбачьи лодки, тянувшие за собой паутину сетей. На лодках были прямые паруса, напоминающие большие циновки. Даже Малх и тот был удивлён.

— Каких только я не видел парусов, — бормотал моряк, — из льна, из кожи, а вот таких ещё не встречал.

Приложив ладони к губам, рыбаки что-то кричали карфагенянам:

— Хорошего улова, камышовые паруса! — отвечали им дружно карфагеняне.

Море было синее и спокойное. Казалось, оно хотело обнять и приласкать на прощание своих сыновей, выходивших в океан.

К вечеру с правого борта показалась жёлтая скала с раздвоенной, как змеиный язык, вершиной. За ней встали, словно тени, лиловые вершины далёких гор. Слева выплыл берег, покрытый лесом.

— Вот они, Столбы Мелькарта! — торжественно произнёс Мидаклит.

— Где же они? Я не вижу никаких Столбов! — волновал ся Гискон.