Более того, «на хвосте» у него висел растревоженный улей солдат, жаждущих выловить «нарушителя» и пустить ему кровь. Ситуация была патовой. С одной стороны, оставаться в Зоне было опасно: Зоны Сергей не знал. И то, что он до сих пор не угодил в какую-нибудь пакость или не схватил запредельную дозу облучения, было просто удачей. Но и назад ходу не было. По крайней мере, по той дороге, которой он сюда пришел. А других проверенных дорог Сокольских не знал. Устало привалившись спиной к кухонной стене, Сергей стал задумчиво вычищать ножом грязь из под ногтей. Сколько нужно времени, чтобы армейцы, наконец, успокоились? Сутки? Неделя? Месяц? Запасов провизии оставалось дня на три, максимум на четыре. А дальше аут. За мутным стеклом окна послышался отдаленный механический гул, столь знакомый ему по Таджикистану. Птица прислушался, а потом, вскочив на подоконник, приоткрыл форточку. Высоко в небе, над окраинами города, шла вертушка. Расстояние было большим, но все же по блеснувшему в последних лучах солнца, силуэту, Сергей узнал боевой вертолет Ми-24. «Крокодил», как называли на жаргоне Ми-24, успел засветиться во многих локальных конфликтах второй половины двадцатого века. Это были Юго-Восточная Азия и Индокитай, Ближний Восток и Африка и конечно, Афганистан. За «речкой», в Афгане, вертушка показала себя особенно эффективно, долбя душманские аулы и караваны моджахедов. До тех пор, пока с 84 года, «исключительно из гуманизма и человеколюбия», американские военные советники, не начали поставлять пуштунам ПЗРК «Стингер». Это уже потом, за каждый перехваченный с караваном ракетный комплекс, страна стала вручать солдатам ордена. Александр Розенбаум написал свою печально-знаменитую песню «Черный тюльпан», а в Союз десятками пошли гробы летчиков-пилотов. Но все это было уже потом... - Круто! Значит у них еще и авиация задействована. Сергей сосредоточенно выпускал клубы сигаретного дыма.
- Вряд ли по мою душу. А Зона, стало быть, объект серьезный. Впрочем, это и раньше было ясно. Одно странно: складывается ощущение, что не Зону охраняют от внешнего мира, а мир от Зоны. Спустя час, с улицы донесся громкий скрежет, словно огромную ржавую заводскую трубу, кто-то закручивал в гигантский узел. Задремавший было, Птица, вздрогнул и осторожно встав на подоконник, вновь высунулся в узкую щель форточки. Обманчивая тишина властвовала на улицах города. Изредка налетал сильный ветер и тогда многочисленные деревья начинали уныло поскрипывать под его напором. Тем не менее, на площади, Сергей уловил какое-то движение. До рези в глазах, вглядевшись в вечерние сумерки, он рассмотрел на улице неясную фигуру. Двигаясь медленной, дерганой походкой, фигура пересекла скверик напротив дома, откуда за ней наблюдал Сокольских, и, постояв с минуту, стала удаляться в сторону соседнего переулка. Сергей резко соскочил с подоконника, бросился к рюкзаку и вытащив бинокль, вновь занял прежнюю позицию у окна. К его глубокому сожалению, на улице уже никого не было. Загадочное существо бесследно растворилось на просторах Припятских трущоб. Птица разочарованно спрыгнул на пол. Делать было откровенно нечего и он, устроившись поудобнее, решил вздремнуть. Привычно развернув на полу плащ-палатку, Сергей пристроил под голову рюкзак и зарыл глаза. Сна долго не было. В висках постукивала неприятная дробь. Сердце сжалось в комок и тревожно ухало, словно сонар подводной субмарины, пеленгующий проходящий над ней эсминец. Где-то очень далеко ухнул выстрел. Затем захлебываясь, затрещали сразу несколько автоматов. Через несколько секунд что-то громыхнуло и звуки стихли. Перевернувшись на другой бок, он попытался устроиться поудобней и наконец, закрыл глаза. Зона жила своей, непонятной человеческому разуму жизнью и все что Сокольских мог сейчас поделать, так это провалиться в спасительное забытье сна. Утро вечера мудренее... Ему снился Таджикистан. Все то, что он старался забыть на протяжении своей послеармейской жизни, благодаря Зоне, проступило и вспомнилось особенно, как никогда прежде, ярко...