– Босс, а зачем вы сказали, что граф Простодушный?

– А мало ли. Вдруг один из них убежал бы, а потом наплел, что мы тут магией швыряемся. Оно нам надо? К тому же мне показалось забавным, что именно графу с прозвищем Простодушный пришло в голову ехать через разбойничий лес почти без охраны. Но они моей шутки не поняли.

– Да Пинтар бы их вообще в одиночку раскидал бы!

– Ну вот, и ты туда же! Я имею в виду его прозвище. Тебе не кажется абсурдным, что прозвища несколько не соответствуют тем, кто их носит? Это ж не фамилия родовая, которую не выбирают. Прозвище-то каждому аристократу не с потолка берется, или я чего-то не понимаю?

– Ну не скажешь же прямо, что он дурак! Или что его в молодости булавой хорошо приложило и он до трех с трудом считает! Зато топором машет – о-го-го!

– Ну так назвали бы его Могучим, а Салкама Простодушным. В чем проблема?

– Так то, что он могучий, и так видно. А тут еще важно подчеркнуть, что, во-первых, благородный, а во-вторых, могло бы быть и еще хуже!

– В смысле, что он мог бы считать только до двух?

– Нет, то, что он мог бы не отличать своих от чужих. Вот тогда была бы беда. А так еще ничего. Прозвище как бы подчеркивает, что даже такой великий человек – в смысле любой аристократ, каким бы крысюком он ни был, – не может быть совершенен во всем. Достоинства нашей аристократии и так все хорошо знают – не так их много, чтобы долго запоминать. А недостатки как бы относительны и являются продолжением наших достоинств. Ну или их обратной стороной. Если Пинтара грамоте обучать, он, может, до пяти считать и научится, вот только я тому учителю не завидую.

– Так, а что тогда с Макенбором? Он, кажется, Сиятельный…

– Сиятельными, Великими и прочая называют обычно тех, кто вообще никак не засветился. Обычно, как только появляется нормальная возможность, аристократ официально меняет прозвище – это весьма торжественная процедура. Правда, попадаются такие шутники, как Синдар Великий, – он специально оставил свое прозвище как бы в насмешку над всей системой. Ну а остальные Великие так только и рады – вот кто с ними наравне (а никак не наоборот)!

– Хорошо. А прочие – Великолепный, Стремительный и Победоносный?

– У Великолепного шрамов больше, чем у меня. Не совсем страшный, но на роль дамского обольстителя в театр он бы не прошел. А так подчеркивают, что шрам – это украшение настоящего мужчины, ибо не подкопаешься. Впрочем, по-моему, шутка тоже ничего получилась. Особенно когда его представляют разным нежным дамочкам впервые – они-то на другое рассчитывали, а тут такая харя! И ведь с визгом убежать нельзя – этикет не позволяет. Надо улыбаться, кланяться и говорить, что ты в восхищении!

– Да, забавно. А Стремительный?

– Говорят, он пишет неплохие стихи.

– Я, кажется, начал понимать. Бегает он тоже быстро?

– Угу. Фиг его догонишь. И прячется глубоко – не выковырнешь. Типа Колзона, но не настолько страшно.

– И то хорошо. Только еще одного такого красавца нам не хватало. Привязать-то его легко, а вот толку от них…

– От аристократии вообще толку никакого. Навидался я их. Носы кверху, доспехи сияют, плюмажи цепляют облака и подметают землю. А как только запахнет кровью, так все по кустам. Зато потом вся слава им, почести им, награды им, песни им. Ну и все добро тоже им. На настоящую войну аристократы соваться не любят. Пинтар и еще парочка, скорее, исключение из общего правила, которое его только подтверждает. Аристократам турниры подавай, где наконечники на копьях тупые, а сами копья от плевка ломаются. Зато прекрасных дам и вина полно. Это ж так удобно!