— Дорогая леди, даже при сложившихся обстоятельствах ты выглядишь восхитительно.

— А ты даже в сложившихся обстоятельствах битком набит дерьмом, — с теплой улыбкой ответила она.

— Могу я перекинуться с тобой и Нейлом парой слов? — спросил Дерек. — Конфиденциально.

Он был тихим пьяницей. С каждым стаканом джина, сдобренного тоником, галантности у него только прибавлялось.

Профессор литературы в университете штата в Сан-Бернардино, которому оставалось совсем ничего до шестидесятипятилетия и выхода на пенсию, Дерек специализировался на американских писателях двадцатого столетия.

Его любимыми героями были сильно пьющие задиры-мачо, от Эрнеста Хемингуэя до Нормана Мейлера. Он не только восхищался их литературным талантом. Его отношение к ним чем-то напоминало тайную любовь школьницы — серой мышки к звезде школьной футбольной команды.

Не наделенный природой физической мощью, слишком, добрый, чтобы бить людей в пьяной драке, наслаждаться кровавой корридой или «вывешивать» жену за окно, держа за лодыжки, Дерек мог представлять себя в образе своих героев, лишь погружаясь в литературу и в джин. Так и проходила вся его жизнь, в компании книг и бутылок.

Из некоторых профессоров могут получаться отличные актеры, поскольку чтение и процесс обучения они воспринимают как один большой спектакль. Дерек был из таких.

По его просьбе Молли несколько раз выступала перед студентами Дерека и видела, как он ведет себя на избранной им сцене. Педагогом он был прекрасным, не говоря уж о том, что его лекции и семинары студентам не были в тягость.

И вот теперь, когда барабаны Армагеддона барабанили по крыше, Дерек был одет так, словно в самом скором времени ему предстояло войти в набитую студентами аудиторию или поприсутствовать на торжественном заседании кафедры. Возможно, писатели-классики середины двадцатого столетия никогда не жаловали, брюки из шерстяной ткани, твидовые пиджаки, вязаные жилетки, фуляровые носовые платки и связанные вручную галстуки-бабочки, но Дерек не только написал себе роль в жизни, но и подобрал к ней соответствующий костюм, который с достоинством и носил.

Когда Молли поднялась из-за стола, чтобы вместе с Нейлом последовать за Дереком, к дальней стене таверны, она вновь увидела, что все собаки пристально смотрят на нее.

Три из них: черный Лабрадор, золотистый ретривер и «дворянин» неопределенного происхождения — бродили по залу, обнюхивали пол, дразня себя запахами упавшей на пол в последние несколько дней, но давно уже убранной капельки салата из гуакате или ломтика картофеля фри.

С того момента, как зарядил дождь, Молли впервые видела животных, занятых привычным им делом. Тем не менее, тыкаясь влажными носами в половицы, они то и дело поглядывали на нее из-под опущенных бровей.

В пустующем конце стойки, где их не могли подслушать, Дерек прошептал: «Я никого не хочу пугать. В смысле больше, чем они уже напуганы. Но я знаю, что происходит, и сопротивляться этому смысла нет».

— Дерек, дорогой, ты уж не обижайся, — ответила ему Молли, — но скажи, есть ли в твоей жизни что-то такое, чему у тебя может возникнуть желание посопротивляться?