– Светлячки назад не возвращаются, – сказал дед, сидя на нижней ступеньке крыльца.

– А куда им возвращаться?

– Мне отец рассказывал, будто это звезды, упавшие с небосклона. Летними ночами – так он говорил – Бог вытряхивал печурку и перевернул ее вверх дном, вот уголья и разлетелись в разные стороны. Беги-ка, подначивал он, налови светляков. Ну я, бывало, как побегу, так по светлячку в каждой руке несу.

– Давай и я тебе пару штук принесу, – вызвался Дуглас.

– Вот спасибо.

Дуглас передвигался беззвучно. Уже стемнело, на небе горели звезды, а в траве точно так же горели светлячки.

– Почему-то больше не светятся!

– И верно. Ты кулачок-то не сжимай.

– Погасли!

– Это они с перепугу.

Светляки перекочевали в дедову ладонь, подставленную чашей. Прошло совсем немного времени, и они снова засветились.

– Вот бы мне изнутри светиться!

– Ты и так светишься, дружок. Все мы, бывает, светимся. Поэты, к примеру, пишут: «Любовь сияет чистым светом». Вот тебе подтверждение. Что прекрасно, как этот свет, то дорогого стоит.

– Да я не в том смысле!

– А я давеча видел, как ты на маму смотришь. Хоть книжку читай в темноте рядом с твоей рожицей.

– Ну…

– Так точно, сэр! – Дедушка поднял светлячков повыше. – Давай-ка их отпустим, чтоб светились. – Он раскрыл ладонь. Светляки взмыли в воздух, загораясь мягкими огоньками. – Любовь – прекрасная штука, сэр, доложу я вам.

– А вот мы на утренниках, когда любовь начинается, встаем и выходим из зала – попкорна там купить или в туалет сбегать.

– Вас можно понять.

– Иногда такие глупости показывают – хорошо, хоть не каждую субботу.

– А нас с бабушкой, часом, в кино не показывают?

– Нет, откуда?

– А маму с папой, себя, братишку не видал на экране?

– Нет еще.

– Думаю, и не увидишь. Равно как и приятелей твоих, и тетушек с их мужьями, и наших квартирантов. Если только прослышишь, что в киношке «Элит» крутят фильм про нас с бабушкой, про мать с отцом, про всю нашу родню, про жильцов, – сразу меня зови. Я с тобой пойду. Будем аж до полуночи сидеть в зале, покуда нас не выметут с мусором. А до той поры, Дуглас, смело бегай отлить, когда на экране пойдут всякие глупости. У тебя голова правильно устроена. Всем известно: любовь совсем не такая.

– Чарли Хенвуд говорит: одна надежда, что это все вранье.

– А ты, видно, задумываешься, где ж тогда правда? Вот как раз об этом я тебе и толкую: любовь там, где мы с тобой, и бабушка, и все наши дети-внуки, и племянники, и жильцы. В наших отношениях, за вычетом ссор и размолвок. Вот и все, ничего заумного. Это когда среди распрей стараешься жить с миром. Это когда бабушка печет пироги с тыквой, а я вырезаю для тебя свисток из орешины. Это когда ты сидишь вот так, как сейчас, и слушаешь не перебивая. И когда вы с братишкой ложитесь спать зимним вечером и греете ноги, ступню о ступню. Когда мама ждет отца с работы и смотрит на часы – не стряслось ли какой беды. Когда за ужином всем весело. Когда Нива садится за пианино, а мы хором поем. Это когда можно отдохнуть на веранде, а по осени перебраться в дом и сразиться в шашки. И много чего другого – всего не перечесть. Но чтобы увидеть такое в кино, на субботнем утреннике, должно случиться чудо. Да и на вечерних сеансах не лучше. Раз в год, может, появляется что-нибудь стоящее. А так, по моим понятиям, все больше показывают скопище кроликов, которые дубасят друг друга по башке. Знаешь ли ты, почему в фильмы вставляют эти сцены с поцелуями? Да потому, что киношникам сказать больше нечего. Пустого человека сразу видно. Когда будут показывать всякие глупости, Дуглас, смело выходи из зала и пережидай на углу. Вот продавец попкорна держит кошку с котятами – у них и то любви поболее, чем тебе за твои же десять центов в кино покажут. Не давай себя дурить. Поцелуй – это лишь первая нотка первого такта. А дальше пойдет симфония, но может случиться и какофония – то-то давка будет на выходе!