Я обхватила голову Ника и раскрыла рот. Впустила его язык, ответила, коснулась своим. Возбуждение охватило с головой, мелькающие за окном огоньки ночного Парижа слились в туман.

— Ты обещал сводить меня на Эйфелеву башню, — напомнила я. Хотелось столько всего сказать, а получалась какая-то ерунда. Ерунда, которую, я знала, он поймёт. — И Париж утром. Ты ещё не показывал мне Париж… Ни утром, ни ночью. Ты мне ещё ничего не показывал. Только всё требуешь, требуешь…

— Можешь тоже что-нибудь потребовать, — коротко в губы, взгляд в глаза. Нет, не в глаза — глубже, в душу.

Это не был просто взгляд и слова не были просто словами. Я затаила дыхание.

— Не буду, — одними губами. — Только если сам… Если предложишь сам.

Ничего не сказав, он медленно достал из кармана обрывок ткани. Белого кружева с вышитым снегирём и подал мне. Взгляд мой метнулся к его лицу, на ладонь. Облизнув губы, я нерешительно взяла клочок.

— Разворачивай, — приказал.

Я повиновалась. Один уголок, второй… На самой груди птицы лежало кольцо с красным камнем. Единственным камнем, вокруг которого вился отлитый из металла узор.

— Я не спрашиваю и не предлагаю, — Марчелло крепко взял мою руку и одним резким движением надел кольцо на палец. — Я довожу до твоего сведения, Марин: ты моя. И будешь моей всегда.

— Буду, — слёзы навернулись на глаза. Голос задрожал. — Всегда буду, Ник. Но…

— С условием? — усмешка.

— С условием, — сквозь слёзы. — Ты покажешь мне рассвет. Рассвет в Париже.