«Эй Роза.

Ты пойдешь сегодня на Совет?»

Я остановилась.

Один из стражей Дмитрия заговорил со мной и дружественно улыбнулся.

Я не могла вспомнить имя парня, но он казался хорошим всякий раз, когда мы видели друг друга.

Я не хотела быть грубой, и так, неохотно, было огрызаться — даже при том, что это означало оставаться около Дмитрия

«Ага, сказал я, убедившись, что мое внимание направленно только на стража.

Прежде чем ответить, я укусила эклер.

«А они позволят тебе там присутствовать?» спросил другой стражник.

Он тоже улыбался.

На секунду мне показалось, что они подкалывают меня, из-за моей прошлой вспышкой 'праведного гнева' перед Советом.

Но нет…

это было не так.

Их лица выражали одобрение.

«Это отличный вопрос», — призналась я.

Я укусила свой эклер.

— Но я должна хотя бы попробовать.

И буду стараться там прилично себя вести».

Стражник, задавший этот вопрос, усмехнулся.

«Очень надеюсь, что не будешь.

Эта кучка снобов заслужила трепку, которую ты им тогда задала, из-за этого глупого 'закона о возрасте'».

Другие стражники соглашаясь с ним, кивнули.

«Что за «закон о возрасте»?» спросил Дмитрий.

Скрепя сердце, я все же взглянула на него.

Как и всегда, он лишил меня возможности нормально дышать.

Останови это, Роза. Я выругалась на себя.

Ты зла на него, помнишь? И ты выбрала Адриана.

«Закон королевских Мороев, которые считаю, что посылать шестнадцатилетних дампиров сражаться со Стригоями — то же самое, что и восемнадцатилетних», — сказала я.

Я сделала еще один укус

Дмитрий так быстро поднял голову, что я чуть не подавилась едой

Что шестнадцать летних посылают бороться с Стригоями? «Его стражи напряглись, но не делали ничего иного.

Это позволило мне уловить момент и снова откусить эклер.

Когда я наконец смогла говорить, я была почти испуганна.

«Это и есть закон.

Теперь Дампиры заканчивают образование, когда им исполняется 16».

«Когда это случилось?» потребовал он.

«Всего день назад.

Никто не сказал тебе?» я оглянулась на стражей за ним.

Один из них пожал плечами.

У меня сложилось впечатление, что возможно они и верили в то, что Дмитрий снова дампир, но они не были еще готовы с ним общаться.

Все его общественные контакты ограничивались общением с Лиссой и следователями.

«Нет».

На лбу у Дмитрия появились морщинки, так как он обдумывал услышанные новости.

Я ела свой эклер в молчании, надеясь, что это заставит его заговорить.

Так оно и произошло.

«Это глупо», — сказал он.

«Даже исключая нравственную сторону, они к этому не готовы, они слишком молоды.

Это самоубийство».

«Я знаю.

Таша представила по-настоящему хорошие аргументы против этого.

И я тоже».

Дмитрий одарил мне подозрительным взглядом, в частности когда некоторые его стражи улыбнулись.

«Это было закрытое голосование?» спросил он.

Он говорил со мной серьезно и сосредоточенно, в том стиле, который определял его как стража.

И я решила, что это намного лучше, чем его депрессия.

Это было так же намного лучше чем то, когда он прогонял меня.

«Очень близко.

Если бы у Лиссы было право голоса, этот закон никогда бы не прошел».

Ах», — сказал он, играя с краями своей чашки