Он видел ее под прозрачным колпаком барокамеры… В чем же она провинилась перед судьбой? Почему так?!..

Ни один из этих вопросов не находил ответа ни в разуме, ни в душе. Там, казалось, гнездилась одна лишь надсадная боль, смешанная с обреченным, гадливым чувством собственной беспомощности перед жестокими обстоятельствами.

Колвин прошел войну на Кавказе. Устав убивать, он однажды нашел в себе силы бросить эту кровавую мужскую работу, с тем чтобы обратиться к другой стороне той же медали.

Десять лет он провел в подземных бункерах поселка Гагачьего, разрабатывая первый сервоприводной протез человеческих костей, уникальность которого состояла в том, что он, по сути, становился не протезом, а частью человеческого организма, конвертируя и используя тепловую энергию живых тканей.

Он создал его лишь затем, чтобы убедиться — никому не нужно лечить искалеченных на войне ребят, — на это у государства нет денег. Деньги были лишь на то, чтобы создать потенциально военную разработку и положить ее под сукно до тех пор, пока его идея вдруг не получила карт–бланш в игре под названием «война умов»…

Колвин сидел понуря голову, машинально комкая в ладони теплый, глянцевый картон невесть кем подсунутой под его замок гадальной карты.

Сколько раз в жизни он оказывался бессилен перед судьбой? Сколько раз ему приходилось идти на поводу роковых обстоятельств? И сколько раз он опускал руки, пасуя перед ними?

«Много…» — с горечью признался сам себе Колвин.

Пустота квартиры давила на него, спрессовывая мозг в усохший от боли брикет. Образ Лады дрожал и плавился в его мыслях, Колвину казалось, что он физически ощущает каждый день ее безнадежной агонии…

«Безнадежной только в том случае, если ты опять уйдешь в глухую защиту ради своих чистых рук, незапятнанной репутации… А кому она нужна, Колвин, эта твоя репутация? Кому ты вообще нужен, кроме нее, умирающей сейчас в реанимации?»

Антон Петрович машинально разжал ладонь и вновь посмотрел на смятый кусочек глянцевого картона.

«Свобода одного кончается там, где начинается свобода другого».

Именно в этот миг, глядя на сливающиеся перед глазами буквы, он впервые подумал: «А быть может, цепь случайностей — это не прихоть судьбы, а чья–то злая воля, толкающая меня на определенный шаг?»

Он встал, прошел в свою комнату, выдвинул ящик стола и принялся рыться в бумагах.

В этот момент он боялся лишь одного — его что случайно выкинул ту визитную карточку.

Нет, она оказалась на месте.

Дрожащими пальцами он набрал телефонный номер.

— Генерала Барташова… — попросил он, когда на том конце взяли трубку.

— Кто его спрашивает? — осведомился женский голос.

— Передайте, что звонит Колвин. Он поймет… Антон Петрович сел на кровать, опустив голову, и приготовился ждать.

Однако Барташов оказался поблизости. Секунд через десять в трубке раздался его сочный бас:

— Да, я слушаю.

— Николай Андреевич? Это Колвин… Нам нужно встретиться.

— Антон Петрович, ты же знаешь, что мое предложение и все связанные с ним условия неизменны, — ответил Барташов так, будто они расстались только вчера и он ждал этого звонка.