– У него накладка, – возразил Майрон.

– Ты имеешь в виду последний эпизод, – вмешалась Эсперанса. – Там, где играл Говард-Козелл?

– Верно, – кивнул Уин и щелкнул пальцами. – Говард-Козелл. У него был парик.

Майрон устало возвел глаза к потолку:

– При чем тут Говард-Козелл? Я что, не знаю разницы между Говардом-Козеллом и Джеком Клагманом? Говорю вам – у Клагмана накладные волосы.

– Хорошо, а где линия? – вызывающе бросил Уин, кивнув на экран. – Я не вижу никакой границы или перехода. Хотя неплохо разбираюсь в этом.

– И я тоже не вижу, – щурясь, пробормотала Эсперанса.

– Ну вот, нас двое против одного, – констатировал Уин.

– Отлично! – воскликнул Майрон. – Можете мне не верить.

– В «Куинси» у него были свои волосы, – добавила Эсперанса.

– Нет, – произнес Майрон. – Ничего подобного.

На экране Феликс изображал солиста, исполняя какой-то веселый номер с рефреном «Все идет ходуном». Навязчивая песенка.

– Почему ты уверен, что у него парик? – спросила Эсперанса.

– «Сумеречная зона», – ответил Майрон.

– Что-что?

– «Сумеречная зона». Джек Клагман играл там в двух эпизодах.

– Ах да, – отозвался Уин. – Нет, постой, я сам вспомню. – Он замолчал, постукивая по губам указательным пальцем. – Тот, что с малышом Кипом. Роль исполнял…

Уин уже знал ответ. Жизнь с друзьями превращалась для Майрона в сплошную викторину.

– Билл Мамми, – подала голос Эсперанса.

Уин кивнул.

– Его самый известный персонаж?

– Уилл Робинсон, – ответила она. – «Затерянный в космосе».

– А помнишь Джудит Робинсон? – вздохнул Уин. – Она была образцовой землянкой.

– Если не считать одежды. Отправляться в космос в велосипедном джемпере от «Кей-март»? Кому это могло прийти в голову?

– И не забудем искрометного доктора Закари Смита, – добавил Уин. – Первый гей в телесериалах.

– Хитрый, скользкий и трусливый, со склонностью к педофилии. – Эсперанса покачала головой. – Он отбросил движение геев на двадцать лет назад.

Уин взял еще порцию пиццы. На белой коробке с красно-зелеными буквами красовалась типичная карикатурная картинка – толстый повар, подкручивающий пышные усы. Здесь же приводился стишок:

Чем не Байрон?

– Я не помню мистера Клагмана во втором эпизоде, – сказал Уин.

– Там еще играли в бильярд, – заметил Майрон. – А одну из ролей исполнял Джонатан Уинтерс.

– Ах да, теперь припоминаю. Призрак Джонатана Уинтерса пронзил героя мистера Клагмана бильярдным кием. Поруганная честь или что-то в этом роде.

– Ответ правильный.

– Но какое отношение два эпизода из «Сумеречной зоны» имеют к волосам мистера Клагмана?

– Они у тебя есть на видео?

– Думаю, да. Я записал последний сезон «Зоны». Один из эпизодов там должен быть.

– Давай поищем, – предложил Майрон.

Они потратили минут двадцать, роясь в огромной коллекции Уина, пока не обнаружили серию с Биллом Мамми. Уин вставил кассету в видеомагнитофон. Они молча уставились на экран.

Через несколько минут Эсперанса пробормотала:

– Будь я проклята.

В черно-белом фрагменте Джек Клагман звал Кипа, своего мертвого сына, и его душераздирающие вопли вызвали чудесное видение из прошлого. Эпизод трогательный, хотя не имел никакого отношения к сюжетной линии. Но главное заключалось в том, что в этой серии, появившейся лет на десять раньше «Старой четы», Джек Клагман был лысым.