— Снаряды к орудию, — оценив обстановку, скомандовал Хомич.

Ползком я добрался к лафету. В последнем ящике оставалось три снаряда. Отложив винтовку, я потащил ящик к орудию. По уставу нельзя во время боя держать снаряды возле орудия, но бегать под градом осколков за снарядами было еще хуже.

Вдруг ветер изменил направление, и дым от горящего танка потянуло в другую сторону. Воспользовавшись ситуацией, Хомич подбил торчащий из-за укрытия еще один Т-3. Но нас тут нас накрыл очередной веер осколков. Я почувствовал сильный удар в левое бедро. Жгучая боль и кровь появились одновременно. Забыв про Хомича, я разорвал санпакет и стал бинтовать ногу. Кровь сочилась через бинт и вскоре нога повисла, как плеть. Когда я поднял вверх голову Хомич сидел, уткнувшись лицом в прицел. Я позвал, но ответа не последовало, он был мертв.

Обстрел со стороны немцев прекратился. Я зарядил последний снаряд, стянул Хомича на землю и кое-как взобрался на место наводчика. Рядом продолжал стонать младший лейтенант. Единственно чем я мог объяснить прекращение огня немцами это то, что у них тоже кончились снаряды. Не знаю, сколько прошло времени, но пауза была длинная. Наконец, последний уцелевший немецкий танк вышел из своего укрытия и на полной скорости пошел на меня.

Конечно, на курсах учили, как пользоваться прицелом, и что заряжающий должен в бою заменить наводчика. Но одно дело экзамен, а другое реальный бой. К тому же, нога не просто болела, а горела огнем. Сделать прицельный выстрел, даже на таком минимальном для артиллерии расстоянии я не решился, и поступил по-другому: подпустил танк ближе. Правда танк мог свернуть и зайти с фланга, но он этого не сделал. Видимо, фашист поверил в гибель расчета, а раздавить гусеницами ненавистное орудие, отомстив за товарищей, посчитал долгом чести.

Расстояние быстро сокращалось. Я ничего не делал, чтоб танкисты не заметили шевеления орудия и не свернули на фланг. Сто метров, семьдесят, пятьдесят, тут я резко опустил ствол на прямую наводку и дернул за шнур. Снаряд попал в правую гусеницу танка.

Танк несколько раз повернулся вокруг оси. Снаряды у него действительно кончились, иначе он также, как и я, прямой наводкой покончил бы со мной. От танковых пулеметов защитил орудийный броневой лист. Наконец, кончились патроны и у пулеметчика. Щелкнул башенный люк, я услышал немецкую речь. Из люка вылезли танкисты и быстрым шагом направились ко мне. Автомат Хомича лежал в трех метрах, а винтовки подающих и моя вообще возле лафета. Попробовал шевельнутся в сторону автомата, но боль в ноге не позволила даже встать. Я перекрестился и стал читать «Отче наш».

Вдруг, слева, из-за холма, по которому до этого стреляли немцы, раздались две очереди из ППШ. Я потерял сознание.

Восемь суток лежал в госпитале, не приходя в себя.

Потом мне рассказали. Волею случая, наш бой в стереотрубу из штабного НП наблюдал сам Рокоссовский. Именно по его распоряжению к нам на помощь прибыл разведвзвод. Так, что я крестник самого маршала. Через три дня после боя в газете «Красная звезда» появилась статья «Подвиг артиллеристов» с портретами меня и младшего лейтенанта. В статье говорилось, что заряжающий артиллерийского расчета младший сержант Иван Лынчук, будучи серьезно раненый, после смерти своих товарищей не растерялся и в одиночку вел бой с четырьмя танками противника. Толи разведчики, толи корреспондент, что-то напутали.