– О чем я должна знать?

– Да как же! Неужто в детстве тебе сказок не читали? Про Кощееву смерть... На море-океане, на острове Буяне стоит дуб. На дубе том сундук, в сундуке – ларец, в ларце – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо. Добудешь то яйцо, разобьешь его, тут Кощею и карачун придет.

– Что-то такое припоминается.

– Вот-вот. Ну, значится, этот самый богатырь, полученный Февронией, отправился на остров Буян искать сундук. И ведь нашел!

– А дальше?

– Дальше все, как полагается. Стрелял он из лука-то неплохо. Добыл и зайца, и утку. Добрался, урод, до яйца. Вот тут-то и прокололся. Любой нормальный человек тюкнул бы яичко о ближайший камень, а этот нет. Как и все богатыри, соображал он довольно туго, а посему Феврония велела привезти яйцо непосредственно ей. Мол, всегда разбить успеем. Феврония-то шибко умной была, все старалась как бы похитрее сотворить. Вот сама себя и обдурила. А я чувствую, что-то неладно. Сердце так и трепещет, а в чем дело – не пойму. А особо дурно стало, как этот чудик с яйцом поблизости объявился. Даже в обмороки хлопался, до того мерзко себя чувствовал. Тут и догадался: кто-то смертушки моей желает.

А этот как приехал – сразу к ней в терем. И яичко на стол выложил. Вот, мол, я какой храбрый да умелый. Стали они кумекать, что со мной дальше делать. Богатырь толкует: немедленно разобьем яйцо – и делу конец. А Прелюбопытная не хочет спешить, желает вдосталь натешиться. Короче, является она ко мне и речи странные заводит. Вот, говорит, ты меня замуж за себя принуждаешь, а того не знаешь, что смерть твоя вместе со мной к тебе явилась. Отвечаю ей, дурище: неправда это, я тебя не принуждаю. Сама вокруг меня хвостом вертела, на денежки мои зарилась. А насчет смерти... так это еще посмотреть нужно. Ну, смотри, отвечает. И яичко-то мне под нос сует. Вот она – погибель твоя. И легонько так его сжимает. У меня все внутри опустилось. Чую – не врет. «Погоди!» – кричу. А она: «Погожу, милок, погожу. Уж очень на твои мучения посмотреть желаю». Плюхаюсь я в кресло, будто совсем помираю, а сам думаю, как у змеи сей яичко отобрать? Волю в комок собрал, решил: сколько можно, буду держаться, не показывать, как мне дурно делается. А эта гадюка, эдак насмехаясь, перед носом моим яичко-то вертит, то вроде раздавить его хочет, то словно нечаянно роняет и на лету подхватывает. Дух прям-таки захватывало от этих ее манипуляций.

– А яйцо большое? – с интересом спросила Бланка. – Выглядело оно как?

– Яичко-то? Чуть помене куриного. А на вид вроде сорочьего. Рябое все. Только рябины не рыжие, а и не поймешь какие. Вроде звездочек на небе. То будто лазоревы, и ино повернешь, зеленым огнем вспыхивают, а то розовым... Как радуга. Ну ладно. Вижу я, Феврония давить рукой его не желает. Не то брезгует, не то красоту повредить боится. А сама все яйцом любуется. И так его повернет, и эдак. И вижу я, яичко-то ее вроде завораживает. Чем боле она на него зрит, тем доле глаз отвести не может. Ладно, думаю, посмотрим, что дальше будет. Феврония-то на меня уж и не смотрит. Вроде и забыла. А я – тут как тут. Чего же, спрашиваю, не давишь яйцо? Она глазками хлоп-хлоп, вроде осоловела совсем. Сей минут, говорит. Только рукой не могу, противно. А вот чем бы по нему ударить? И глазами так по сторонам повела, ищет предмет подходящий. Тут на глаза ей хлопушка от мух попалась. На стеночке висела. Мух в те поры развелось – страсть! Яйцо на стол положила да за хлопушкой потянулась, а мне только того и нужно. Лишь она его из рук выпустила, как моя власть настала. Щелкнул я пальцами, и глядь – на столе этих яиц видимо-невидимо. Штук сто, а может, и боле. Ну, говорю, девушка, что теперь делать станешь? Она рот разинула, потом схватила хлопушку и ну по яйцам лупить. Однако без толку. Настоящее-то яйцо уже у меня в кармане... – Толик сделал паузу, потянулся, да так, что кости хрустнули, потом произнес: