Наконец гости услышали кашель и тоненький смех старика.
– Прошлый зима, – сказал он медленно, – моя ловил один лиска капкан. Лиска думал всю ночь, потом говори: ладно, прощай, нога! Отгрыз и ушел… Это тоже есть самурай?
Все засмеялись.
– Ну, такое харакири мы тоже раз делали, – заметил Баковецкий. – Было нас четверо: Антонов Федя, я, Седых-младший и еще один чуваш, Андрейкой звали. Мы в отряде Сметанина с орудийной бочкой ездили.
– Бочкой?
– Да. Федя патент взял. В каждом днище по дыре. В одну из карабина холостым бьешь, в другую газы выходят, а звук… ей-богу, как гаубица! Наша бочка у Семенова в сводках за батарею ходила… Однажды насаживали в Черниговке новые обручи, вдруг – га-га-га! Белые вдоль села из четырех «люисов». Мы в огороды – та же история. Прибежали в избу – стали отстреливаться, а уговор был старый: все патроны – семеновцам, себе – по одному. Все равно кишки на телефонную катушку намотают… Вскоре отстрелялись, стали прощаться… Да… Вдруг наш чуваш побледнел: «Братушки, как же, патрон-то я вытряхнул!» А в дверь уже ломятся. Спасибо Федя сообразил. «Что ж, говорит, сядем к столу, будем полдничать». Вынул гранату, снял кольцо и положил между нами. Вот так, как глечик стоит.
Рассказчик полез в печку за угольком. Все ждали конца истории. Но Баковецкий раскурил трубку и замолчал.
– А що? Граната испортилась?
– Ну, как сказать, – ответил рассказчик медленно. – Про то из всех четверых у одного меня можно спросить.
– Ни, це не то… Нехай товарищ начальник разъяснит харакери.
– Хорошо, – согласился Дубах. И вдруг, обернувшись к Гарбузу, быстро спросил: – Что легче свалить – столб или дерево?
– Столб, – сказали кущевцы.
– Вот именно… Столб не имеет корней. Так вот, японский патриотизм особого качества. Он не выращен, а вкопан в землю насильно, как столб. Не знаю, как объясняет наука, а нам кажется – в основе харакири лежит страх: перед отцом, перед школьным учителем, перед Богом, перед последним ефрейтором…
Баковецкому передали записку. Он быстро прочел ее и вышел на улицу.
– Смешно подумать, – сказал Дубах, поднимаясь из-за стола, – чтобы кто-либо из нас, попав в беду, вскрыл себе пузо. Это ли геройство?
– Та ни боже ж мий! – воскликнул Гарбуз. – Нет у меня самурайского воспитания!
– А ну их в болото! – сказал из дверей Баковецкий и, отведя Дубаха в сторону, что-то шепнул.
– Где?
– В бане у Игната Закорко.
Они вышли во двор и огородами прошли к темной хате, стоявшей на самом краю села.
Хозяин ждал их возле калитки.
– Здесь, – сказал он и распахнул дверь маленькой баньки.
На скамье, свесив голову, сидел человек в солдатской рубахе. Увидев начальника, он вскочил и вытянул руки по швам.
– Заарестуйте его, – сказал поспешно хозяин. – То мой брат.
Начальник не удивился. В приграничных колхозах такие случаи были в порядке вещей.
– Закордонник?
– Ей-богу, я тут ни при чем. Скажи, Степан, я тебя звал?
– Нет, – сказал Степан, – не звал.
– Вот видите!.. Чего ж ты стоишь, чертов блазень! Кажись…
Степан вздохнул и, повернувшись к начальнику спиной, поднял рубаху. Вся спина перебежчика была в струпьях и узких багровых рубцах.