– Вопросы? – наконец обратилась ко мне Шредер.

– Насколько ты уверена, что колонисты смогут довести до конца работу Юла? – спросил я, на время отогнав свои мрачные мысли.

– Совсем не уверена. Юл значительно опередил свое время. Но у нас здесь его вполне достаточно.

– В каком смысле?

– Решат колонисты проблемы отправки квантовых аспектов памяти завтра или через тысячу лет, для нас не будет иметь значения. Если наши воспоминания вернутся в 2015 год, мы будем помнить лишь то, что случилось до сканирования. И все пережитое нами в этом времени после него исчезнет.

Я потер глаза. Мне по-прежнему было трудно осознать эти сложные выкладки.

Голос Сабрины смягчился:

– У меня есть предложение, Ник.

– Да? – без особого интереса посмотрел я на нее.

– Прими решение о судьбе Харпер – то есть попытаешься ли ты передать ее воспоминания или нет – после собственного сканирования.

Я кивнул:

– Чтобы я не помнил, какой выбор сделал. И меня бы не мучило чувство вины.

– Верно.

Доктор Шредер была права. Вина – опасная вещь. Николас мне это показал.

А кроме того, я получал время для принятия решения. Возможно, пройдут годы или даже десятилетия – кто знает, сколько потребуется колонистам, чтобы довести дело Юла до конца…

– Хорошо, – сказал я Сабрине.

– Ты готов? – уточнила она.

– Да.

Мы с доктором Шредер молча подошли к лаборатории, где стояла громадная машина.

Сабрина рассказала мне, как она работает, предупредив, что после процедуры я буду чувствовать невероятную слабость, но я едва слушал ее, пытаясь принять правильное Решение.

Наконец, я забрался на холодный белый стол и стал ждать, когда разогреется машина, которая гудела все громче.

Сабрина еще раз невероятно удивила меня, когда взяла за руку и посмотрела мне в глаза.

– До встречи в две тысячи пятнадцатом году, Ник.

Величайшее в моей тридцатилетней жизни путешествие на планете Земля, длившееся семь часов и восемь минут, закончилось.

Закончилось.

Из динамика послышался голос Джиллиан, объявившей, что наш великолепный полет подошел к концу (на глазах у меня выступили слезы). У стюардессы был деловитый, немного веселый и совершенно профессиональный голос. Она приветствовала всех без исключения пассажиров (в особенности тех, кто налетал призовые мили) в лондонском аэропорту Хитроу и надеялась, что наш полет был приятным (преуменьшение) и что мы снова встретимся во время будущих путешествий (я была готова отправиться в этом кресле куда угодно).

Я никогда не понимала стремления людей поскорее выбраться из самолета. Такое впечатление, что в хвостовой части появился новый штамм уничтожавшей плоть бактерии, из-за которого люди в ужасе бросались к выходам. Неужели у всех жесткая стыковка рейсов?

Пассажиры толпились в проходах, доставали ручную кладь с верхних полок, торопливо засовывали в сумки планшеты, электронные книги и оставшуюся еду и даже не пытались застегнуть молнии.

Самолет наполнила какофония голосов.

«Прошу меня простить!» – «Извините!» – «Это ваша сумка? Вы не возражаете?»

Я решила, что выйду из самолета последней. Мне было страшно возвращаться домой, потому что именно там мне предстояло принять РЕШЕНИЕ.