Они сидели и пили вместе, и Алехно спросил у Романа, зачем ему это. Тот ответил, что, когда Ирина будет свободной, он попытается завладеть ее сердцем и жениться на ней.

— Сердце, как я полагаю, тебе без надобности, ласковый пан, — легкомысленно ответил неженатый тогда пан Алехно.

— Однако же ты принес свое к ногам панны Любки.

— Это совсем иное дело. Она знатного рода. А нобилю стыдно брать себе в жены холопку.

— Женился ведь на дочери смерда муромский Петр, — сказал Ракутович.

— Рабы татар могут делать что им хочется.

— Не упрекай их, сосед. Похоже на то, что теперь пришла наша очередь попасть в рабство. Варшава задушит нас, мы потеряли память. И неизвестно, чье рабство будет более долгим.

— И все же это позор для нобиля — мешать свою кровь с холопской.

— Да уж позволь мне самому судить об этом.

— Слушай, Роман, — усмехнулся Алехно, — можно оставить сытыми волков и целыми овец. Бери ее на сколько тебе нужно. Ты знаешь, я твой приятель и сосед и никогда не потребую ее обратно. Мне очень не хочется, чтоб ты на ней женился.

— Нет, — сказал Роман.

— Серьезно, возьми ее, если уж так захотел. Сделаешь ей ребенка и успокоишься.

— А если она меня ненавидит?

— А кто спрашивает об этом у быдла?

— Неладно говоришь, сосед, — сказал Роман, — девушек этого «быдла» так же нехорошо портить, как и всяких других. Это быдло откинуло и сбило татарскую конницу, сидя на конях, взятых от сохи… Да и Ирина — достойная уважения девушка.

— Ну и возьми ее себе, — засмеялся Кизгайла.

— Брать силой, брать в цепях — это надо не уважать себя.

— Да кто же тебе велит силой? Ты улести ее подарками.

— И все равно она подневольная. Я так не хочу. Скверно это. Надо, чтобы по любви, иначе какая же тут радость?

— Гм… Так ведь ты ее в другую неволю тянешь. Ежели дознаются в округе, что ты ее выкупил, она снова будет чувствовать себя связанной. И собака хвостом виляет, когда кинешь ей кусок.

— Вот и хочу тебя просить, чтобы ты отпустил и молчал. Будто бы сам отпустил.

Кизгайла немного подумал.

— Нет, не отпущу, — сказал он. — Хочешь — бери, не хочешь — не бери. Нобилю нельзя жениться на холопке.

Он заупрямился, и Роман уехал обиженный. Еще раз он попытался завести разговор об этом и снова просил Кизгайлу, но тот стоял на своем.

После этого Роман перестал бывать у Кизгайлы. Тот переполошился, да и соседи стали косо поглядывать на него. Кизгайле совсем не хотелось враждовать с Ракутовичами, и он решил отпустить Ирину на свободу. Но вот-вот должна была загреметь на все воеводство свадьба Кизгайлы с панной Любкой, неожиданно согласившейся выйти за него замуж. И он, как почтительный жених, спросил у невесты совета, нужно ли давать Ирине вольную.

Любка уже была почти полной хозяйкой. Она вдруг встрепенулась вся и холодно сказала:

— Нет.

Он увидел ее холодное лицо, сощуренные глаза, глядевшие в сторону.

— Нет, — повторила она. — Нобиль и холопка? Если ты это сделаешь, обо мне можешь и не думать.

И Алехно не поехал к Ракутовичу.

А вскоре после свадьбы Кизгайлы с Любкой к нему примчал на коне двоюродный брат Романа, Якуб.

— Алехно, — умолял он Кизгайлу, — ради мук Христовых сделай это, если не хочешь, чтоб Роман умер. Он совсем лишился ума, мы вынесли из его покоев все оружие. Он вопит, как грешная душа в аду, и осыпает бранью короля, Литву и поляков. Он грозится разнести все. Ты знаешь, он и прежде ненавидел притеснение, на которое нас обрекают. Теперь он ненавидит его стократ. И тому причиной эта твоя девка. Отпусти ее. Понимаешь, я еще не видел, чтоб человек так любил и скорбел.