Артем бродил в сопровождении Дины по Хайфе и Тель-Авиву и поражался четырехэтажным облезлым домам-коробкам, замусоренным тротуарам, толстым крикливым женщинам в обтягивающих рейтузах. На минутку представил здесь маму с ее любовью к холодному серому морю, тишине и навсегда заведенному порядку. Норковый палантин на пляже!

И в то же время поразительно хотелось вписаться в беззаботную пеструю толпу, так же бродить вдоль набережной, покупать жареные орехи и початки кукурузы, пить гранатовый терпкий сок, выжатый у тебя на глазах смуглым и красивым, как бог любви, парнишкой в шортах и шлепанцах. Отдельно поразили девочки – загорелые, голоногие, в наглых разноцветных лифчиках, слегка прикрытых майками, с обалденными гривами длинных кудрявых волос. Артем разговорился с одной такой лахудрочкой:

– Нет, не родилась, родители привезли в два года. Нет, не из Русия, а из Молдова. С бабушка говорим дома на русский, но это ужас, все слова шипячие.

– Какие? – не удержался Артем.

– Шипячие и трещатые и ужасно длинные: уходя-щая, говоря-щая, бибе-лиотека, бено-запыравка.

Артем уже хохотал во весь голос, а она все продолжала:

– …препо-даватель, само-обрезование.

Потом все-таки перешла на английский. Нет, пока нигде не учится, продает мороженое. Ой, совсем не вкусно, через два дня не можешь смотреть! Учиться? А зачем сейчас решать, когда впереди еще два года армии! Потом? Потом поедет в Австралию. Многие ребята стремятся в Азию или Южную Америку, а ей хочется именно в Австралию. Ха-ха, не только кенгуру, просто интересно, другая сторона Земли!

Она потрясающе смеялась, белоснежные зубы чуть выдавались вперед, и губы казались пухлыми, африканскими.

Нет, замуж раньше тридцати не собирается. Ну в двадцать восемь. И только не за русского! Мама говорит, что русский муж – натуральный саудовский шейх, ни на что не годится! Вот ты, например, умеешь готовить? А с детьми играть? И сколько детей хочешь иметь? Наверняка одного!

Что ж, если быть честным, Артем никогда даже не задумывался, откуда берутся обед, чистые глаженые рубашки, свернутые в аккуратные клубочки носки. Муся и мама готовили и убирали, это считалось нормальным, все вокруг так жили. И по поводу детей. Да, он представлял одного ребенка, да и то с трудом. Собственно, у всех по одному ребенку – у Муси и Аси, у мамы, почти у всех маминых подруг. Чертовщина!

Он вернулся домой со смутным чувством неприятия и белой зависти. Ясно одно – нужно много, очень много зарабатывать. Только так можно добиться независимости. И при этом обязательно выделить время для поездок по миру. Вот чего он хочет больше всего на свете – независимости и путешествий! И потом возвращаться домой, в прекрасный любимый город. К любимой женщине.

В поисках работы главным пунктом оказалось знание английского языка, а вовсе не диплом с отличием. В то страшное лето девяностого года, сразу после возвращения из Белоруссии, Саша предложил Артему вместе записаться на двухгодичные очень профессиональные и серьезные курсы английского. Не исключено, что он попробует переехать в США по линии еврейских беженцев. Артем огорчился, но не удивился. Знакомые вокруг все больше разделялись на две противоположные группы – одни считали, что нужно как можно быстрее бежать из Союза, пока опять не закрыли границы, а другие радовались, что сброшено иго коммунизма и открывается новый исторический период с большими перспективами именно в России. Вот и в Сашином доме не утихали споры и даже скандалы на тему эмиграции. А началось с того, что старшие Цейтлины собрались подать документы в Германию, поскольку с 1990 года ГДР, а потом и объединенная Германия разрешила советским евреям переселяться в статусе беженцев, то есть с получением медицинской помощи и жилья. В Ленинграде эта акция пользовалась особой популярностью, поскольку переселиться в европейскую страну с привычным климатом казалось намного легче и приятнее, чем в Израиль с его постоянными войнами, безумной жарой и безумным языком. Но Саша встал насмерть. Он кричал, что дедушка переворачивается в могиле, что родители плюют на память погибших в Шамово, что только самые толстокожие никого не потерявшие в войну евреи могут добровольно переехать на родину фашизма, потому что пепел сожженных не стучит в их холодное сердце. Артему было жалко Сашу, жалко его родителей, переживших блокаду, они элементарно устали от пустых прилавков и равнодушных врачей, мечтали пожить в хороших условиях и сделать отцу операцию на сердце. Ему хотелось крикнуть Саше, что нельзя судить всех немцев, что его прабабушка Бетти, была святым человеком, что убийцы не имеют национальности. Но он молчал, потому что больше всего на свете боялся напомнить другу о человеке с автоматом на старых фотографиях в забытом богом краеведческом музее Могилевской области.