— Неврастеник. Все равно ничего не поделать. Жаль, я круто с ним обошелся — но не терплю, когда навязываются и говорят, что это для моего же блага.

— Может, так и есть, — заметил Уайли.

— Дешевый прием.

— Я бы купился, — сказал Уайли. — Тщеславен как женщина: когда ко мне выказывают интерес, напрашиваюсь на большее. Обожаю получать советы.

Стар с отвращением покачал головой.

— Вы ведь иногда падки на лесть, — продолжал дразнить его Уайли — один из немногих, кому это сходило с рук. — Комплекс Наполеона и все такое.

— Не выношу. А когда суются с помощью — еще хуже.

— Если вам так ненавистны советы, то мне-то вы зачем платите?

— Ради выгоды, — ответил Стар. — Я делец. Покупаю содержимое твоих мозгов.

— Какой же вы делец? В бытность мою журналистом я повидал их немало — и согласен с Чарлзом Фрэнсисом Адамсом.

— В чем?

— Он был знаком со всеми — Гулдом, Вандербилтом, Карнеги, Астором — и сказал, что ни одного не хотел бы встретить на том свете. С тех пор ничего не изменилось. Вот я и говорю: вы не делец.

— Адамс, скорее всего, просто брюзга, — заметил Стар. — Хотел стать как они, но чего-то не хватило — здравого смысла или, может, воли.

— Явно не мозгов, — ядовито вставил Уайли.

— Одних мозгов мало. Вы, творческие личности, быстро выдыхаетесь и теряетесь, без посторонней помощи вам никак. — Стар пожал плечами. — Принимаете все близко к сердцу, мечетесь от поклонения к ненависти, считаете всех незаменимыми — особенно себя. Так и напрашиваетесь, чтобы о вас вытирали ноги. Я люблю людей и люблю им нравиться, но душу носить нараспашку — не мой стиль.

Он вдруг умолк.

— Что я сказал Шварцу в аэропорту? Помнишь дословно?

— Вы сказали: «Что бы вы ни задумали — мой ответ: нет!»

Стар помолчал.

— Он стал как пришибленный, — добавил Уайли, — я его еле растормошил. А потом мы взяли дочку Пата Брейди и поехали кататься.

Стар звонком вызвал стюардессу.

— Разрешит ли мне пилот посидеть с ним рядом в кабине?

— Инструкция такого не позволяет, мистер Смит.

— Попросите его заглянуть сюда, когда освободится.

Стар просидел в кабине до самого вечера. Бесконечная пустыня перешла в плоскогорья — многоцветные, словно сделанные из раскрашенного песка для детских игр. Ближе к вечеру под пропеллерами возникли зубья снежной пилы — пики Скалистых гор. До дома оставалось недолго.

То и дело пробуждаясь от дремы, я мечтала лишь об одном: стать женой Стара, добиться его любви. Жалкая самонадеянность! Чем я могла его привлечь? Тогда я, правда, все видела в ином свете: во мне жила та горделивая женская уверенность, которая черпает силы в возвышенных идеалах — например, в мысли «чем я хуже других?». Уж точно я не уродливее знаменитых красавиц, наверняка вешавшихся ему на шею, а претензии на интеллектуальность, разумеется, делают меня блистательным украшением для любого салона…

Сейчас-то я понимаю всю нелепость былых потуг. Пусть Стар окончил лишь вечерние курсы стенографистов — но с самых ранних лет зоркость и чутье вели его неторными тропами на такие просторы, куда открывается путь лишь немногим. Однако в тогдашней беспечной дерзости я считала свои серые глаза проницательнее его карих, сравнивала свой окрепший на гольфе и теннисе пульс с его затихающим сердцем, утомленным годами непомерной нагрузки; строила планы, лелеяла замыслы, вынашивала интриги — словом, вела себя как любая женщина. Все тщетно, вы сами увидите. До сих пор иногда тешу себя мыслью, что будь он беден и молод — я бы его добилась. На деле же все, что я могла предложить, у него было и без меня. Романтические идеалы я черпала из кино — «Сорок вторая улица», например, оставила ощутимый след, — и наверняка многие фильмы, на которых я выросла, были созданы лично Старом.