– Спасибо, Прохор, не надо. Хватит с меня одного Кирюхи.

Я ожидал, что к избушке старосты потечёт мощная полноводная река просителей. Проблем и обид у людей много, а тех, кто способен их разрешить, мало. А тут три сотни крестьян и ведь гарантированно, что кто-то точит давний зуб на соседа, кого-то несправедливо наказали и он ищет справедливости на свою голову. Но реки не получилось, так… ручеёк.

Разобрал давнюю склоку между двумя бабами, не поделившими гулящего мужика. Чего это мне стоило, лучше не вспоминать, но агеевский Казанова получил от меня такую анафему, что до конца жизни будет ходить враскорячку. Уменьшил огород одного самоуправца, который нахрапом оттяпал чужую территорию. Отобрал парня-сироту для ближайшего рекрутского набора. Пообещал старосте оторвать бороду, если будет мухлевать с отчётами, а в том, что меня попытаются обдурить, я не сомневался. Кажется, всё.

Фома Иванович сунулся в надежде, что я в горячке подмахну ему вольную, но тут его ждал жестокий облом. Дураков стоило искать в другом месте. Понятно, что он прокручивал варианты, как отделаться от меня подешевле, но с детьми девяностых такие номера не проходят.

– Потом, Фома Иванович, потом. Сначала дом, школа и…, – дальше я договаривать не стал. – Сам понимаешь. Будущий 'инвестор' обречённо вздохнул.

Разобравшись с делами и раздав ценные указания, я стал собираться в обратный путь. Кирюха принёс корзину с яйцами, загрузил в возок по чуток репы, редьки, капусты, огурцов и прочих нехитрых деревенских припасов. Специально для меня бабы напекли пирогов с ягодами, грибами и яблоками. Артельщики обещали прибыть в Питере дней через пять и привезти с собой провианта побольше. Голодная смерть в эту зиму мне не грозила.

Денщик ухитрился набрать за эту неделю несколько лишних килограмм, пузо выпятилось, морда залоснилась. Пока я занимался с старостой и Фомой Ивановичем стратегмами, он беззастенчиво объедал полдеревни. Другие полдеревни норовили его подкараулить в тёмном уголке. Солдат, почувствовав ветер свободы, приободрился и стал приставать к женскому полу, большей частью безуспешно, однако мужики пришли в ярость, и, если бы не моё вмешательство, Кирюху вполне могли линчевать.

Понятия не имею, откуда взялся идиотский штамп, что крепостные крестьяне это забитые рабы, человеческий скот, который и пикнуть не смеет. Достаточно было взглянуть на разбойничьи морды моих мужичков, чтобы проникнуться главным: если я начну издеваться над людьми, любая из ночей, проведённых в Агеевке, может оказаться для меня последней, а уж каким образом со мной разберутся: поднимут на вилы, ткнут ножом или спалят в избе, зависит от фантазии недовольных. А если совсем достанет, поднимется вся община. Отсюда и многочисленные крестьянские бунты, которые трясли Русь с момента её основания. Народ прекрасно знал, что восстание подавят, зачинщиков строго накажут, и что ничего хорошего впереди не ждёт, но упрямо пёр как баран на новые ворота. Так что помещики могут на полном основании пить своё молоко за вредность. Условия жизни и работы у бар действительно непростые.