– Стой, – крикнул я во всю мощь лёгких. – Прочь с коней. На землю, гренадеры.

Мы спешились. Пан Дрозд с недоумением смотрел на приготовления. Он не знал, что мы гренадеры, не понимал, чего от нас ждать. Жилы вздулись у него на лбу, в глазах застыло изумление.

– Гранаты к бою, – скомандовал я.

Мы действовали как на учениях: чётко, слаженно, будто нет впереди ощетинившейся саблями оравы, словно вместо сверкающей стали нас ждут ужин и тёплая постель.

– Гренадеры, бросай с упреждением.

Запрыгал, заискрился фитиль бомбы, я бросил что было сил заряд, стараясь подгадать время взрыва, чтобы рвануло не сразу, с задержкой. В таком случае мы выиграли бы лишнее время. Расчёт оказался точным: снаряд угодил под копыта первых лошадей. Взметнулся клубок чёрного дыма. Кто-то отчаянно завопил, будто попал на раскалённую сковородку. Душераздирающий свист разлетающихся осколков, дикое конское ржание, шум падения и треск ломающихся костей. Вопль радости вырвался у меня из груди.

Чижиков кинул одновременно со мной. Рванула вторая бомба, третья – брошенная Михаем.

– И эх! – теперь Михайлов метнул гранату с такой лёгкостью, будто она весила как пушинка.

– Моя очередь, – выдвинулся вперёд Карл. Он поджёг фитиль, бросил.

Отряд поляков вновь окутало чёрным туманом, правда, ненадолго. Порыв ветра быстро развеял клубы дыма. В рядах нападавших началась свалка. Творилось нечто невообразимое. Я видел, как раненые лошади пытаются сбросить седоков, бросаются из стороны в сторону, падают. Как окровавленные всадники в бессильной ярости стараются прорваться, но у них ничего не выходит. Узкая дорога стала смертельной ловушкой.

– Теперь палим из всего, что стреляет, – закричал я, хватаясь за пистолеты.

Картина Репина маслом – избиение младенцев. Бух, свинцовое жало вылетело из ствола, нашло жертву. Мёртвый поляк свесился с лошади, выпустил саблю. Я взялся за второй пистолет, не целясь, нажал на спусковой крючок. Руку подбросило, пуля чиркнула по кроне деревьев, посыпались листья. Драгоценный заряд пропал впустую. На миг стало обидно. Это ведь не кино, где какой-нибудь Рэмбо полфильма лупит из пистолета, не меняя обоймы. Это жизнь, где патроны заканчиваются, а вместо клюквенного морса течёт взаправдашняя кровь.

– Твою мать! – выругался я, отбросив ненужные пистолеты, и стал снимать с плеча карабин.

Чижиков, стоя на колене, бил в людскую массу. Мы устроили на дороге кучу малу, в которой смешались живые и мёртвые. Уцелевшие поляки отстреливались, но как-то вяло. Они явно не ожидали, что получат сильный отпор. Однако их всё равно оставалось слишком много. Некоторые, спешившись, пытались к нам пробиться и, только летящие пули сдерживали их натиск. Я пожалел, что под руками нет пулемёта. Хоть бы какой-нибудь завалящий 'Максим'. Я бы тогда скосил всех к такой-то бабушке. Однако технический прогресс ещё не продвинулся столь далеко, и люди уничтожали себе подобных с помощью куда более примитивных приспособлений.

Всё, я шлёпнул из карабина слишком ретивого поляка и с сожалением опустил ружьё. Перезаряжать некогда. Враги находились метрах в тридцати от нас, мне просто не успеть проделать кучу необходимых манипуляций. Остальным гренадерам тоже. Никто не даст нам минуту-другую передышки, это непозволительная роскошь. Если поляки сейчас рванут всем скопом, то просто задавят нас массой. Начнётся рубка с вполне предсказуемым финалом. С таким количеством противников отряду не справиться. Прежде чем сойтись в рукопашной, стоит истребить как можно больше неприятелей, тогда появится хоть какой-то шанс победить. Пистолеты и ружья были разряжены, но у нас ещё оставались бомбы. Не всё так плохо, господа гренадеры. Мы ещё повоюем.