– Товарищ подполковник, – к нему подошел сержант, – беда случилась.

– Что еще? – спросил раздраженно Гуров.

– У Отари Георгиевича отец умирает. Утром сообщили, а товарищ майор молчит, прикажите ему домой ехать.

Гуров вспомнил осунувшееся лицо Отари, черные провалы глаз, его апатию и замедленную речь.

– Я не могу приказывать, сержант, – Гуров помолчал. – Начальник отдела знает?

– Да наш… – Сержант сказал несколько непонятных слов.

– Я поговорю со следователем прокуратуры. Ты с этого, – Гуров кивнул на дверь номера, – глаз не спускай.

– Так точно, товарищ подполковник.

Гуров сделал несколько шагов и столкнулся с вышедшим из-за угла Отари.

– Что с отцом? – спросил Гуров. – Вызвали врача?

Отари поднял голову, посмотрел снизу вверх, и Гуров увидел в глазах майора не боль, а ненависть.

– У вас все в порядке, товарищ подполковник? Вы всех изобличили? Торопитесь, вас ждет прокуратура.

Гуров растерялся, неуверенно протянул руку, хотел обнять. Отари шагнул в сторону, словно шарахнулся от заразного.

Артеменко сидел в кресле и курил. За столом следователь писал протокол допроса. В номере находился незнакомый Гурову мужчина лет пятидесяти в хорошо сшитом костюме, белой рубашке с галстуком, смотрелся парадно. Увидев Гурова, он подошел, протянул руку.

– Лев Иванович? Очень приятно. Леднев Игорь Петрович. Из прокуратуры республики.

Следователь взглянул на Гурова и кивнул, как бы подтверждая полномочия незнакомца. На письменном столе перед Ашотом Нестеровичем лежали вещи, изъятые у Артеменко: документы, деньги, носовой платок, ключи, фляжка коньяка и стограммовый шкалик.

– Подпишите, пожалуйста, – сказал следователь.

Артеменко подписал страницы, не читая.

– Записано с моих слов верно, мной прочитано, – сказал он, ставя подпись на последней странице. – Когда я могу получить тело? – Он взял ключи, носовой платок, документы.

– Документы и коньяк оставьте, – сказал Ашот Нестерович.

– Я не буду на вас жаловаться, – Артеменко пожал плечами. – Но действия ваши, мягко выражаясь, вызывают недоумение.

– У Майи Борисовны, вашей знакомой, оказался яд. – Ашот Нестерович уложил протоколы в папочку, аккуратно завязал тесемки. – Вам, Владимир Никитович, в прошлом следователю, должно быть понятно, что коньяк мы должны отдать на экспертизу.

– Эксперты никогда ничего не возвращают, – усмехнулся Артеменко. – Давайте мы выпьем коньяк, помянем покойницу и одновременно проведем экспертизу.

«Откуда у него шкалик? – думал Гуров. – Я здесь ни разу не видел такой расфасовки. Наполовину пустая фляжка точно его, а шкалик? Если мое предположение верно, то Артеменко можно расколоть сразу, на месте. Но шкалик в руки ему давать нельзя, откроет и уронит. Эксперты, конечно, установят, но доказывай потом, что на ковер раньше ничего не проливали».

Гуров сжал стоявшему рядом Ледневу локоть, шагнул к столу и сказал:

– Ты прав. – Гуров взял со стола фляжку и шкалик. – Товарищам нельзя, они при исполнении, а мы с тобой помянем.

– Лев Иванович, я категорически…

– Ашот Нестерович, не будь формалистом, – перебил следователя Гуров. – У человека любимая женщина умерла. – Он протянул Артеменко одновременно и фляжку и шкалик.