Толик, увидев Артеменко, втянул голову в плечи, проглотил остатки коньяка и встал.
– Ну, желаю, дела у меня.
– Минуточку, – остановил Толика Артеменко. – В милиции были?
– Когда паспорт получал.
– Повторяю вопрос для дураков. Вы сегодня в милиции были?
– Я без приглашения только в кабак хожу.
– Советую зайти к начальнику розыска и рассказать, чем вы вчера занимались около девяти вечера, – холодно произнес Артеменко.
– Ничего не понял! – Толик отсалютовал и вышел.
– Имеющий уши да услышит. К вечеру его найдут. – Артеменко взял пустую рюмку Гурова. – Ну что? По пятнадцать капель?
– Владимир Никитович, для вас лично могут сварить чашку кофе? – спросил Гуров, отметив что сегодня все перешли на вы.
– Коньяк не будете, понимаю, вам надо иметь свежую голову, – сказал Артеменко, усмехнулся. – Кофе вам, лично, сейчас приготовят.
Он подошел к стойке, что-то сказал, буфетчица кивнула, налила рюмку коньяку и исчезла в подсобке.
– Сейчас сварят. – Артеменко поставил рюмку, поддернул штанины своих кремовых, безукоризненно отутюженных брюк, сел, качнув покрытый пластиком стол, неуверенно стоявший на хлипких алюминиевых ножках. – Интурист, первый класс! Бедная Россия! – Он тяжело вздохнул. – Получить нормальный кофе можно лишь по блату, на стуле чувствуешь себя, словно эквилибрист на проволоке.
– Вы поссорились с Майей, в милиции узнали неприятную новость, взвинчены… И беспокоят вас не вопросы глобальные, а бытие дня сегодняшнего, – сказал Гуров.
– Устал я, Лев Иванович. На людях я ни минуты не бываю самим собой, играю, – усмехнулся Артеменко.
– Кто заставляет?
– Жизнь.
– Пожалуйста. – Буфетчица поставила на стол две чашки кофе.
Аромат и коричневая пенка неопровержимо доказывали – в чашках именно кофе.
– Так что случилось с нашим обаятельным Толиком? – спросил Гуров.
– Надеюсь, кофе вам понравится. – Артеменко поднялся из-за стола. – Пойду к нашей красавице замаливать грехи.
Одну чашку кофе Гуров выпил, вторую взял с собой в номер.
На письменном столе лежал конверт. Вскрыв его, Гуров прочитал записку Отари. Вот тебе и хиленький Кружнев с постоянно заискивающими и виноватыми глазами. «А ведь я однажды обратил внимание на его ловкость и силу. Когда?» И Гуров вспомнил, как стоял на набережной, у парапета, смотрел на прибой. На пляж вела крутая, длинная лестница. По ней поднимался человек. Гуров еще отметил, что с такой легкостью ступеньки может перепрыгивать лишь спортсмен, и удивился, узнав Кружнева. «Молодец, – подумал тогда Гуров, – мне так не подняться», – но значения увиденному не придал.
Кружнев. Растерянный, узкоплечий, пришибленный, тихий пьяница. Оказалось, он сильный и ловкий. Зачем бухгалтер пытается выглядеть не тем, кто он есть? А возможно, он и не бухгалтер, и не пьяница, и даже не Леонид Тимофеевич Кружнев?
Гуров набрал номер горотдела, соединился с дежурным.
– Здравствуйте. Передайте Отари Георгиевичу, – необходимо срочно допросить Анатолия Зинича.
– Понял. Кто такой Зинич?
– Майор знает. Выяснить, чем Зинич занимался вчера, около девяти вечера. – Гуров положил трубку.
Толик Зинич пил молоко на кухне своей двухкомнатной квартиры. Мать с отцом на работе, и Толик был, слава богу, один, никто не приставал с расспросами.