— Cubitum eamus?[9]

— Что?

— Ничего.

Он переложил сигарету в левую руку и подал правую мне. Ладонь у него была костлявой, с нежной, как у девушки, кожей.

Представиться он не потрудился. После нескольких секунд неловкого молчания я назвал свое имя.

Он сделал последнюю затяжку и щелчком отправил окурок в распахнутое окно.

— Я знаю, как тебя зовут.

Генри и Банни уже были в кабинете. Генри читал, а Банни, перегнувшись через стол, что-то громко и с жаром ему втолковывал:

— …безвкусица, вот что это такое, старина. Я разочарован. Думал, в плане savoir faire[10] у тебя все-таки получше, извини, конечно, за прямоту…

— Доброе утро, — сказал Фрэнсис, входя вслед за мной и закрывая дверь.

Мельком взглянув на нас, Генри кивнул и снова уткнулся в книгу.

— О, кто к нам пожаловал, — бросил мне Банни и сразу переключился на Фрэнсиса: — Ты в курсе? Генри купил себе «монблан».

— Да, и что?

Банни кивнул на стол Джулиана, где стоял стаканчик с черными глянцевыми ручками:

— Я уже сказал, чтоб он был поосторожней, а то Джулиан подумает, что он ее украл.

— Он был со мной, когда я ее покупал, — сказал Генри, не отрываясь от книги.

— А кстати, сколько такие стоят? — спросил Банни.

Ни слова в ответ.

— Нет, ну сколько? Триста баксов штучка? — Он навалился на стол всем своим внушительным весом. — Помнится, ты говорил, что они просто безобразны. Говорил, что в жизни не будешь писать ничем, кроме обычной перьевой ручки. Было дело?

Молчание.

— Дай-ка я взгляну еще разок.

Опустив книгу, Генри полез в нагрудный карман, достал ручку и положил ее на стол. Банни повертел ее в руках:

— Похоже на те толстые карандаши, которыми я писал в первом классе. Это ведь Джулиан присоветовал тебе купить ее?

— Я хотел купить авторучку.

— И вовсе не поэтому ты купил именно «монблан».

— Мне надоел этот разговор.

— По мне, это просто безвкусица.

— Не тебе рассуждать о вкусе, — отрезал Генри.

Воцарилась тишина. Банни соскользнул обратно на стул.

— Ну-ка, давайте посмотрим, кто у нас чем пишет? — объявил он, приглашая всех к обсуждению этого вопроса. — Франсуа, ты ведь, как и я, приверженец простого пера и чернильницы, правда?

— Более-менее.

Он указал на меня жестом ведущего ток-шоу:

— А ты, как тебя там, Роберт? Какими ручками тебя учили писать в Калифорнии?

— Шариковыми, — ответил я.

Банни со вздохом кивнул, едва не коснувшись груди подбородком:

— Перед нами честный человек, джентльмены. Его пристрастия просты. Одним махом все карты на стол. Мне это нравится.

Дверь распахнулась, и вошли близнецы.

— По какому поводу столько крика, Бан? — со смехом воскликнул Чарльз, закрыв дверь ногой. — Тебя слышно на весь коридор.

Банни пустился в пересказ истории с «Монбланом». Чувствуя себя крайне неловко, я забился в угол и принялся разглядывать корешки книг в шкафу.

— Как долго ты изучал античную филологию? — раздался голос у моего локтя.

Это был Генри. Он повернулся на стуле и теперь смотрел на меня.

— Два года, — ответил я.

— Что ты читал на греческом?

— Новый Завет.

— Ну разумеется, ты знаком с койне,[11] — раздраженно бросил он. — Что еще? Само собой, Гомера. И лириков.