— А я их не боюсь! — гордо ответил Гномик. — Я и тебя научу. Меня сначала отец учил. Он в Ленинграде при Естественно-историческом музее работал: чучела делал, змей спиртовал, жучков для коллекций собирал. Из жирных гусениц выдувал всю внутренность, а оболочку сушил. Он мог и змей подзывать и заставлять их танцевать под флейту. А язык птиц как он знал! Засвистит — и рябчик летит. Чуфыкнет в кулак — и тетерев на весеннем току к нему скачет. А зимой пискнет по-мышиному — и лисица к нему бежит… Вот какой он был! Таких больше нету! — Гномик замолчал.
— Так ты охотник? — спросил Егор, чтобы отвлечь мальчика от грустных размышлений.
— Не-ет, — прошептал Гномик. — Я любил собирать жуков, бабочек, иногда ловил пичуг… Пойдешь в поле, в лес, в овраг — хорошо: солнце светит, шмели гудят, птички поют, над водой стрекозы летают… Сядешь и рисуешь… Я за жуками в любые пещеры и ямы лазил. Ни грязи, ни змей не боялся. Один раз меня ребята искали-искали, звали-звали, наконец увидели, что мои ноги из земли торчат, схватили меня за ноги и выволокли из большой норы под корнями — я туда за жуками залез. Я был тогда совсем маленький. С тех пор и прозвали меня пещерным Гномиком… А один раз я такого жука нашел! Ну никто не поверил, что это я нашел. Вот дело было! Многим ребятам, конечно, такие жучки неинтересны, они стараются, чтобы носорога или там жука-оленя выменять для коллекции, или бабочек красивых, махаонов всяких, а этот жучок был ну совсем неприметный. Я нашел его, а не знал, что за жук… Взял я определитель жуков и никак не могу найти этого жука. Бился, бился — понес его отцу. Жучок вроде обыкновенный, а оказалось, я первый открыл эту разновидность в Ленинградской области. Повезли жука в Академию наук. Меня в институт вызвали, расспрашивали. Уж я потом и старался! Все время искал новых жуков, да не успел найти — война помешала… Я и здесь ищу. Когда вырасту, энтомологом буду и художником. Они помолчали.
— Я и чучела умею делать, — сказал Гномик. — Мы с учителем зоологии штук семьдесят сделали.
— Умеешь? — с уважением спросил Егор, не ожидавший, что этот тихий мальчик — мастер на все руки.
— Да это совсем нетрудно, — ответил Гномик, — если есть формалин и мышьяковистокислый натр. Снял шкуру чулком, намазал ее изнутри раствором, а потом набил чучело соломой, чтобы зверь был как живой. Тут и проволочки разные нужны, и солома, и подставки. А то еще делают из папье-маше туловище зверя и натягивают на него снятую шкуру. Я так не умею… Недавно я сделал чучело барсука. Вот здорово получилось! Никто не верил, что это я сам сделал. Учитель подтвердил. А я сначала в Зоологическом саду зарисовал барсука, а потом сделал чучело по этому рисунку… А у тебя, Егор, папа и мама есть?
— Кет! — коротко ответил Егор и замолчал.
— У меня тоже нет. Папа в Ленинграде погиб от бомбы, а мама пропала при бомбежке нашего эшелона с эвакуированными. И я попал сюда, в детский дом. Из детдома начали брать ребят на воспитание. Пришла тетя Глаша, Глафира Николаевна, наша учительница рисования, увидела, что я рисую, поговорила со мной и спрашивает: «Хочешь, вместе будем твою маму искать? А пока будешь у меня жить». Сначала я ее боялся. Она такая высокая и, кажется, сердитая, редко улыбается. Никогда не крикнет, пальцем не тронет, а как скажет: «Тебе надо расти, доедай», — уже сыт, а еще съешь. Она заставляет меня каждый день хоть понемногу рисовать. Я даже научился рисовать масляными красками. Месяца два назад мы поехали к знакомому охотнику. Он для нашего зоологического кабинета разных птиц настрелял. Надо было снять с них шкурки с перьями. Потом мы из них шестнадцать чучел сделали. Попробовал я срисовать их красками. У мертвых птиц совсем другой, какой-то тусклый цвет перьев. Теперь попробую срисовать с натуры, живых… Егор, ты не спишь?