— Моего деда звали Даньслав Никанорович, — Ромка глянул на Мйара исподлобья, как умеют это делать недоверчивые дети и прочие талантливые манипуляторы. Он явно ждал реакции, но Мйар продолжал жевать вафлю, только брови вздернул.

— Даньслав Никанорович Заболотницкий, женат на…

— Э-эй, ты погоди, зачем мне все эти животрепещущие подробности?

Но мальчик не останавливался, он продолжал, как считалку на зубок рассказывал:

-..женат на Варамире Глебовой, в народе Варе-Вороненке… Ребенок один, собственно, мой отец, Евгений Заболотницкий, спелеолог и путешественник…

— Ух ты, как интересно, — Мйар кривлялся. — А я тут при чем, а?

Мальчик снова посмотрел на него как-то особенно, глазами черными и чуток раскосыми, которые очень уж странно смотрелись в сочетании с его светлой шевелюрой и простоватым округлым лицом.

— Папа сказал, что если случится то же, что и с дедом, то маме об этом знать ни к чему, а от кошмаров мне только ты поможешь спастись. Я теперь ауру вижу, или что-то непонятное, не знаю, как назвать, настроения-эмоции и прочую фигню, и оно слишком все яркое… и сны, очень дурацкие, о том, что было и что будет, и что могло бы быть… И что есть, но его нет, и что повторяется, но не проходит. И я не сплю уже много… а толку — ноль, если хотя б как в фильмах, или огонь в руках, хотя бы, так ладно… Даже пускай бы было оно как у тех, о ком предки молчат! Но оно иначе, оно не так совсем, я даже не могу сказать, как…

Мйар искоса посмотрел на паренька, оглядел с ног до головы, плавно, по-кошачьи повел плечом, прикрыл веки и прислушался к своим ощущениям. Действующую магию он бы почувствовал. Наверное. От волшебства, не врожденного, а чужого, — слабо пахнет грозой и металлом, и обычно от его близкого присутствия кожа на запястьях свербит. Но тут, вроде бы, ничего такого не чувствуется. Парнишка как будто бы чист… Толку-то от этого. Пацан или бред несет, что можно утверждать наверняка, или нет, что вероятно точно так же, ибо за жизнь свою Мйар и не такое видел.

— Да и ребята во дворе смеются, одни считают, что я наркоман, а поди ж докажи что-то, а я спать хочу уже давно, очень давно…

— Насколько давно?..

— Дней пять уже, — Ромка отвернулся, нахмурившись. — Или три. Точно я не помню. Ну, я спал часа по три-два иногда, но больше — нет, потому что… не могу я больше этого выдерживать, и это… все вокруг… оно меня убьет.

Я залил кипятком травяную смесь. Иногда бывает так, что я на себе ощущаю боль или неудобство людей, духоту, например, или голод. Эмпатия, будь она неладна. Тут такого не было, и слава всему тому, кто там во что верит, потому как ощущения эти, естественно, обычаем не приятны. И желания уснуть, о котором твердил парнишка, я тоже не испытывал.

— И ты, значит, видишь и мое настроение тоже? И ауру? — спросил я. Запах сушеных ягод, размокших в кипятке, начал расплываться по комнате, успокаивая и расслабляя.

— Тебя… вижу, но не понимаю.

— И что ты видишь?

— Нить длинная, как рельсы, и высокая, как стена.

— Какая нить?

— Твоя, — Ромка стал тереть глаза. — Я не хочу засыпать, я боюсь сейчас снова засыпать! А этот запах… он меня сейчас уснет! То есть, усыпит! И там и она, и все те, и снова это все!