Поезд тронулся.

— Вы, должно быть, военный инженер? — поинтересовалась Гликерия Романовна.

— Почему вы взяли?

Признаваться, что подглядела название книги, Лидиной было неловко, но она нашлась — показала на кожаный тубус.

— Да вот. Это ведь для чертежей?

— А, да. — Василий Александрович понизил голос. — Секретная документация. Доставляю в Москву.

— А я думала, вы в отпуске. Навещаете семью или, может быть, родителей.

— Неженат. С каких прибытков семью заводить? Гол как сокол. И родителей не имею. Круглый сирота. Даже, можно сказать, сирота казанский — в полку за косоглазие дразнили татарвой.

После остановки в Колпине штабс-капитан как-то оживился, стал поразговорчивей, да и широкие скулы слегка порозовели.

Вдруг он взглянул на часы и поднялся.

— Пардон, выйду покурю.

— Курите здесь, я привыкла, — милостиво позволила Гликерия Романовна. — Жорж курит сигары. То есть курил.

Василий Александрович конфузливо улыбнулся:

— Виноват. Про покурить это я из деликатности. Не курю-с, лишний расход. На самом деле мне в клозет, по натуральной необходимости.

Дама с достоинством отвернулась.

Тубус штабс-капитан прихватил с собой. Поймав негодующий взгляд спутницы, извиняющимся тоном пояснил:

— Не имею права выпускать из рук.

Проводив его взглядом, Гликерия Романовна пробормотала:

— Какой все-таки несимпатичный. — И стала смотреть в окно.

А штабс-капитан быстро прошёл через второй и третий классы в хвостовой вагон и выглянул на тормозную площадку.

Сзади донёсся протяжный, требовательный гудок.

На площадке стояли обер-кондуктор и караульный жандарм.

— Что за черт! — сказал первый. — Никак литерный. А телеграфировали, что отменён!

Не далее как в полуверсте ехал длинный состав, влекомый двумя паровозами. Локомотивы пыхтели чёрным дымом, за ними вытянулся хвост из зачехлённых платформ.

Время было уже позднее, одиннадцатый час, но сумерки едва начали сгущаться — приближалась пора белых ночей.

Жандарм оглянулся на штабс-капитана, взял под козырёк:

— Ваше благородие, виноват, но извольте закрыть дверь. Согласно инструкции, строжайше запрещено.

— Это, братец, правильно, — одобрил Рыбников. — Бдительность и всё такое. Я, собственно, только покурить хотел. Ну да я в коридорчике. Или в нужнике.

И в самом деле отправился в туалетную комнату, которая в третьем классе была тесна и не слишком опрятна.

Запершись, Василий Александрович высунулся из окна.

Поезд как раз въезжал на допотопный, ещё клейнмихелевского строительства мост, перекинутый через неширокую речку.

Рыбников нажал ногой рычаг слива воды — в дне унитаза открылось круглое отверстие, сквозь него было видно, как мелькают шпалы.

Штабс-капитан надавил пальцем какую-то незаметную кнопочку на тубусе и запихнул узкий кожаный футляр в дырку — диаметр совпал в точности, так что понадобилось приложить некоторое усилие.

Когда тубус исчез в отверстии, Василий Александрович быстро намочил руки под краном и вышел в тамбур, стряхивая с пальцев воду.

Минуту спустя он уже входил в своё купе.

Лидина взглянула на него строго — ещё не простила конфуза с «натуральной необходимостью» — и хотела отвернуться, но вдруг воскликнула: