Черчилль выделял именно некоммерческий аспект концессии Рутенберга. «Круг людей, поддержавших этот замысел, гораздо шире сообщества одних лишь непосредственных приверженцев сионистской идеи. Почти все деньги на концессию, полученные до сих пор, поступили полностью на некоммерческой основе. Это означает, что в самой идее сионизма есть нечто большее, чем просто деньги и доходы. У меня нет в этом никакого сомнения. Из этого следует, что получение выгоды в обычном смысле не является главной движущей силой при осуществлении этой схемы ирригации и орошения в Палестине. Эта концессия не могла бы быть обеспечена необходимым финансированием, если бы теми людьми, которые поддержали ее, не двигали самые разнообразные чувства и эмоции, в том числе сентиментального и религиозного порядка». После этого Черчилль перешел к защите самого Рутенберга: «Да, он еврей, и я не могу отрицать этого. Но я не понимаю, почему это должно стать причиной для упреков в его адрес».
Черчилль, который в течение нескольких предыдущих месяцев вел переговоры о заключении договора о статусе Ирландии, с насмешкой заявил своим парламентским критикам: «При всем желании достаточно трудно создать новое еврейское государство на земле Израиля, но если вы к тому же напишете над его воротами «Евреям сюда вход воспрещен», то после этого мне останется сосредоточить свое внимание лишь на проблемах Ирландии». Это высказывание вызвало смех в зале.
Одним из аргументов против предоставления концессии Рутенбергу было утверждение о том, что Рутенберг – большевик. «Нет ничего более неверного», – заявил Черчилль. «Он из России, но он не большевик, – сказал Черчилль. – Напротив, он был изгнан большевиками из России». Рутенберг, объяснил Черчилль, «был одним из тех социалистов-революционеров, кто боролся против тирании деспотического царского правительства, а после большевистского переворота 1917 года стал еще более активно бороться с гораздо худшей тиранией большевистских правителей. Его позиция в этом смысле является вполне последовательной».
Черчилль питал глубокое уважение ко всем убежденным противникам большевизма. С ноября 1917 года большевики не только установили тоталитарное правление и режим государственного террора по всей России, но и стремились экспортировать свою систему за пределы страны. В 1919 году в течение нескольких недель казалось, что опорной базой коммунистов в Европе мог стать Берлин. На некоторое время коммунистические режимы воцарились в Баварии и в Венгрии, повторив при этом худшие эксцессы советской системы.
Черчилль сообщил палате общин, что за свое участие в революционном движении Рутенберг несколько раз попадал в царскую тюрьму. Ходили слухи, что он организовал убийство известного полицейского шпика и провокатора священника Гапона. «Если верно, – сказал Черчилль, – что Рутенберг принимал участие в убийстве отца Гапона, бывшего агентом-провокатором и намеревавшегося выведать для русской полиции секреты революционеров, то так же верно и то, что в 1917 году, будучи заместителем губернатора Петрограда, Рутенберг рекомендовал главе Временного правительства Керенскому повесить Ленина и Троцкого».