Как и можно было ожидать, предложенные политиками меры спасения представляли собой перечень аббревиатур, обозначавших всевозможные механизмы поддержки и большей частью начинавшихся с магической буквы «Е». Рецепт звучал так: «Не надо паники, все будет хорошо».

Но «все хорошо» не стало. В 2012 г., когда трудности достигли апогея, все, казалось бы, шло к тому, что евро неминуемо рухнет или, в крайнем случае, еврозону покинут большинство самых уязвимых стран-членов. Более того, Греция оказалась уже в шаге от опасной черты, за которой неминуемо последовало бы ее исключение из зоны евро, поскольку ее поведение окончательно вывело из себя другие страны-члены, а в особенности Германию. И только страх, что изгнание Греции может спровоцировать финансовый кризис, который обрушит всю еврозону, удержал Ангелу Меркель от этого шага.

Однако в июле 2012 г. последовало заявление председателя Европейского центрального банка Марио Драги, что он «ни перед чем не остановится», чтобы спасти евро. Его заверения трансформировались в программу по инициации прямых денежных операций (Outright Monetary Transactions – OMT), и это предполагало, что ЕЦБ начнет выкупать, теоретически без ограничений, суверенные облигации проблемных стран еврозоны.

То было решение поистине гениальное. Доходность облигаций рухнула и без того, чтобы ЕЦБ выкупил хоть одну из них. Тем не менее М. Драги заложил очень крутой вираж. Чтобы принудить бедствующие страны оздоровить финансы и реформировать экономики, Драги ввел условие, что в рамках OMT будут выкупаться облигации лишь тех стран, которые присоединятся к Европейской программе антикризисных мер. Суть этого шага состояла в том, что если страна вступает в данную программу, то в качестве одного из условий спасения ее финансы подпадут под внешний контроль. Это делалось с расчетом на то, чтобы умиротворить Бундесбанк, равно как и других критиков.

Случилось так, что две самые крупные из уязвимых стран, Испания и Италия, так и не вступили в Программу антикризисных мер, и их правительства едва ли собирались сделать это. Доходность их государственных облигаций тем не менее упала. Но даже это не помешало президенту немецкого Бундесбанка выдвинуть возражение, что предложенная ЕЦБ программа сводится к эмиссионному финансированию правительств и потому незаконна. В сущности, прямые денежные операции представляли собой феноменальный мошеннический трюк, который удался – на данный момент, во всяком случае.

Если валютный курс не может хоть отчасти принять на себя удар кризиса, то какими путями периферийные страны еврозоны могли бы поднять конкурентоспособность и обрести надежду, что им удастся восстановить экономический рост и при этом снизить свой бюджетный дефицит? Классический европейский рецепт (и в особенности немецкий) – затянуть пояса и ввести режим строгой экономии. Недужным экономикам следовало урезать государственные расходы и поднять налоги с целью уменьшить дефицит бюджета, как это происходит в домохозяйстве при нехватке денег.

Но вся беда в том, что экономика – это вам не домохозяйство. Когда индивид А сокращает свои траты, это ведет к уменьшению дохода индивида Б, который тоже начинает тратить меньше, так оно и идет по цепочке. Тем временем ВВП сокращается, а бюджетный дефицит может остаться прежним, а то и вырасти. Эта модель критики строгой экономии с кейнсианских позиций хорошо известна, но она не всегда оправданна. Во множестве случаев подобная критика выглядела вполне справедливой по отношению к еврозоне.