Хорошо, что я смотрю на свои сапоги, потому что в эту секунду слезы брызжут из глаз и бегут по щекам. Я быстро промокаю их тыльной стороной ладони, притворяясь, будто тру глаза.

— А как насчет другой твоей фразы? — Кажется, Кент не злится, его голос смягчается, но я боюсь поднять голову. — Ты обмолвилась, что у тебя мало времени. Что ты имела в виду?

Начав плакать, я уже не могу остановиться. Одна слезинка падает на сапог, разбиваясь крошечной звездочкой.

— Кое-что происходит прямо сейчас…

Он поднимает мое лицо двумя пальцами за подбородок. Меня на самом деле шатает. Ноги подгибаются, и Кент обхватывает меня одной рукой, чтобы поддержать.

— Что происходит, Сэм? Ты попала в беду?

Большим пальцем он смахивает слезинку из уголка моего глаза и пристально изучает мое лицо, словно выворачивает меня наизнанку и заглядывает прямо в душу. Я качаю головой, не в силах издать ни звука, и он продолжает:

— Расскажи мне. Что бы ни случилось, ты можешь мне открыться.

На мгновение мне хочется навсегда остаться в его объятиях, целовать его снова и снова, пока не научусь дышать через него. Но потом я вспоминаю о Джулиет в лесу. Вижу, как два ослепительных луча света прорезают тьму, слышу низкий рокот оживающего мотора, похожий на шум далекого океана. Рокот и огни наполняют мою голову, вытесняя все остальное — страх, сожаление, печаль, — и я снова в состоянии действовать.

— Дело не во мне. Я не попала в беду. Мне… надо помочь одному человеку. — Я осторожно убираю руку Кента со своей талии. — Я действительно не могу объяснить. Ты должен довериться мне.

Подавшись вперед, я в последний раз целую его — совсем невинно, наши губы едва соприкасаются, но я снова поднимаюсь над землей, наполняюсь силой и мощью. Отстранившись, я ожидаю продолжения спора, но он только смотрит на меня еще мгновение, разворачивается и исчезает по направлению к лестнице. У меня сжимается сердце; долю секунды я так отчаянно нуждаюсь в Кенте, так тоскую по нему, что в груди словно разверзается пропасть. А потом я думаю о темноте, об огнях, о рокоте, о Джулиет и, прежде чем успеваю подумать о чем-то еще, делаю последние шаги к двери и выхожу на холод, где дождь осыпается осколками лунного света или стали.

— Джулиет! Джулиет!

Пока я была с Кентом, она получила фору и не слышит меня, но мне легче, когда я повторяю ее имя, — темнота вокруг кажется менее тяжелой и давящей.

Конечно, фонарик я забыла. Я наполовину бегу, наполовину скольжу по обледенелой дорожке, жалея, что не надела кроссовки вместо своих любимых оливковых кожаных сапог на танкетке «Дольче вита». С другой стороны, за такие сапоги не грех умереть — или в таких сапогах.

Огни дома мерцают и меркнут, поглощенные изгибами дороги и высокими деревьями, когда кто-то зовет меня по имени. На мгновение мне кажется, что это лишь игра воображения, стон ветра в ветвях. Я нерешительно медлю и снова слышу:

— Сэм!

Похоже на Кента.

— Сэм! Где ты?

Это действительно Кент.

Я в смятении. Когда он скрылся на вечеринке, я была совершенно уверена, что это конец. И даже не догадывалась, что он последует за мной. Может, пойти ему навстречу? Но времени нет. К тому же я уже сказала все, что могла. Я стою на морозе, ледяной воздух обжигает легкие, дождь льет за шиворот и стекает по спине; на миг я закрываю глаза и вспоминаю, как сидела с Кентом в сухой, теплой машине, со всех сторон окруженной стеной дождя. Вспоминаю поцелуй и ощущение полета, словно нас в любой момент могло смыть волной. Снова звучит мое имя, уже ближе, и я воображаю, как Кент обхватывает мое лицо ладонями и шепчет: «Сэм».