Я внимательно смотрел за англичанкой, за ее глазами. Испугается? Придет в замешательство? Меня здесь ждали? Нет, ничего подобного не было – дежурная улыбка, жест рукой.

– Добро пожаловать на бал Женевского Красного Креста, ваше сиятельство…

Я улыбнулся той же самой, вежливой и ничего не значащей улыбкой, прошел дальше.

Черт, Ксения, какого черта ты сюда поперлась? Почетная гостья, великая княгиня Дома Романовых, как же…

В холле – кружащий голову аромат духов, едва слышный шорох шелка, быстрые, оценивающие взгляды на мужчин и на соперниц: как одета, от какого кутюрье платье, не продала ли семейные драгоценности. Свет люстр переливался в каскадах фамильных бриллиантов, украшавших лебединые шеи дам. Европа – могу спорить на сто против одного, что девяносто процентов бриллиантов здесь – фальшивка, цирконий. Настоящие – в семейных или банковских сейфах, их почти никогда не достают, удовлетворяются простым сознанием того, что они есть. У нас, в России, – такого нет. Официально это оправдывается возможностью кражи или ограбления, на самом же деле – большинство настоящих бриллиантовых колье заложены банкам и находятся в их сейфах как гарантии по кредитам. Большинство блистательных европейских семей на самом деле разорены и едва сводят концы с концами. Вот почему такие балы – это еще и возможность для кавалерственных дам[14] найти себе богатого и щедрого любовника. Пусть банкира, пусть еврея, пусть даже и русского варвара – но чтобы в кармане водились деньги.

Вот почему меня никогда не тянуло на подобные благотворительные балы и приемы. Бойтесь ханжества – под его покрывалом клокочет грязь.

Конечно же, меня как одинокого джентльмена «от сорока до пятидесяти» с бриллиантовым шифром в петлице (тоже кубический цирконий), обозначающим мои инициалы и название моего рода, заметили сразу же. Хищницы со всего холла ринулись буквально наперегонки, я даже и десяти шагов не успел сделать. Первой рядом со мной оказалась белокурая итальянка (терпеть не могу дам, красящих волосы), на вид лет двадцати с хвостиком, на самом же деле – за тридцать. О, Монако, центр пластической хирургии всего мира, фабрика по производству Золушек. Или Ла Франш сюр Мер, еще одна. Один протез груди – пять тысяч германских марок штучка, операция оплачивается отдельно…

– Сударь, не поможете ли мне… здесь так мелко написано…

Многие дамы носили очки в золотой оправе, модный аксессуар, в который можно вставить простые стекла. Мне подали программку бала, при этом дама умудрилась так выразительно вздохнуть, чтобы я мог оценить все мастерство пластических хирургов из Монако…

O tempora! O mores![15]

Программка была напечатана на трех государственных языках Швейцарской конфедерации: французском, итальянском и немецком, поэтому отговориться незнанием языка шансов не было. Пришлось объяснять.

– Благодарю вас… – дама смущенно замялась.

– Князь Александр Воронцов, – представился я.

– О, вы русский? – отреагировала итальянка, – так… загадочно. Мне всегда нравились русские, в них есть что-то… первобытное.

– Увы, сударыня, я учился в Оксфорде и во мне мало первобытного, – поклонился я, возвращая программку и давая понять, что предложение меня не заинтересовало.