И был прав. Войны были. Были! А начинались они с измены, предательства, жажды наживы, зависти. И память крепко хранила былое.

Московский боярин Акинф вернулся домой с княжеской пирушки красный как рак. Но не от выпитого вина, а от несправедливого, как он посчитал, княжеского решения, когда тот отдал первенство не ему, именитому боярину, а какому-то киевскому беглецу. Кто раньше знал на Московии какого-то Родиона Несторовича? Да никто. А вот его, Акинфа, знали все. Возмутило боярскую душу такое решение князя Юрия Даниловича, вино в глотку не шло. Заметил это князь, да, как показалось боярину, с издёвкой произнёс: «Ты чё ето, Акинф, не пьёшь? Аль бабы бойся?» — сказал, а сам, довольный, рассмеялся. Ему вторила вся гридница. Обсмеял князь боярина. И смех боярский он расценил как насмешку над ним, именитым боярином. «А всё зазря! Чтобы он, Акинф, да бабы боялся! Нет, князь, я и тя не боюсь. Ты у мня ещё попляшешь! Я те етого никогда не прощу!»

Услышав дома гневные слова мужа, боярыня решила не вмешиваться, сказав себе: «Утро вечера мудренее». Но ошиблась в муже. И на следующий день он не находил себе места. Не прошла его злость и в последующие дни. Стоило только Юрию Даниловичу покинуть на время Московию, сказав: «Я иду в Орду по своим делам, а вовсе не искать великого княжения», как следующей ночью Акинф со своим двором, крадучись, как тать, выехал из города. И путь его лежал на Тверь.

Великий князь Михаил Ярославич недолго раздумывал: принять или не принять беглого боярина. Ему, внуку Ярослава Всеволодовича, придерживавшегося родовых понятий старшинства, не нравилось независимое поведение московского князя Юрия Даниловича, который был только правнуком, к тому же его злила вызывающая самостоятельность и растущая сила московита. Поэтому он распорядился принять беглеца и отдать ему роскошные хоромы боярина Болеслова, который задолжал князю много денег, отправив того в далёкую деревню.

Такая встреча растопила душу Акинфа, и он решил сделать тверскому князю подарок. Явившись на следующий день в княжеский терем, он поведал Михаилу, что ненавистный ему московский князь отбыл внезапно в Орду.

— И хоть он заявил, — щерясь, произнёс беглец, — что не ищет великого княжения, но я ему не верю!

Знал хитрющий боярин, как подлить масла в огонь!

Услышав эти слова, Михаил напрягся. Лицо его побелело, он заскрипел зубами. Этот скрип был точно бальзам на сердце бегуна. И он добавил:

— Московский князь отправил своего брата Бориса в Кострому, — и, хитро посмотрев на Михаила, произнёс, — с малой дружиной.

Каким поощрительным взглядом посмотрел тверской князь на Акинфа! Приблизившись к Михаилу, Акинф зашептал:

— Князь, на Московии остался юный Яван. Но дружина там больша. А Переяславль-то... тово... А?..

Михаил понял: лучшего момента не стоит ждать. И тут же, при Акинфе, велел позвать бояр Романовича и Кошку. Когда те явились, приказал им взять людей и перехватить Бориса.

Такие решительные действия князя понравились Акинфу. Поколебавшись, не услышав ничего про Переяславль, он вдруг заявил: