– У тебя необычное кодовое слово, – сказал Максим, когда, поговорив с банком, она вернула ему айфон. – Что такое флавус?
– Просто цвет. Песчаный. Это на латыни.
– Ты знаешь латынь?
– В университете учила. Что-то помню.
Они замолчали. Молчание повисло между ними, как камень, брошенный кем-то и непонятным образом замерший в воздухе.
– Пойдем спать, – наконец сказала Соня. – У меня глаза сами закрываются. И купание не помогло.
В быстром взгляде Максима промелькнуло, ей показалось, изумление. Но разбираться в нюансах его чувств совсем не хотелось. Соня пошла к лестнице, стараясь не наступить на волочащийся по полу плед.
Глава 8
Где-то она прочитала, будто бы китайцы по кошачьим зрачкам определяют время с точностью до минуты. Как им это удается, Соня не представляла. Она по глазам Бентли не то что время не могла определить, но даже самых обыкновенных его желаний – спать он хочет, есть или что-нибудь еще. Ей казалось, никаких желаний у него нет вообще. Что ж, для совместного существования это удобно или во всяком случае необременительно. Но она испытывала какое-то необъяснимое, а потому раздражающее беспокойство от того, что у нее живет котенок, к которому она не может почувствовать ничего.
Соня рассказала об этом брату, когда он в очередной раз зашел за каким-то инструментом для ремонта. Искала, о чем ему рассказать, и Бентли кстати попался на глаза.
– Значит, не надо ему у тебя жить, – пожал плечами Женька.
– А у кого надо? Я таких людей не знаю.
– Алеся через неделю в Пинск едет. Может туда отвезти.
– А там куда денет?
– Спрошу. – Он посмотрел на Соню чуть внимательнее, чем это требовалось для обсуждения участи котенка, и сказал: – Если у тебя что-то случилось, то лучше бы ты мне об этом сказала.
– И что бы ты сделал? – ответила она и, спохватившись, добавила: – У меня совершенно ничего не случилось.
Глаза у него были как лед, и поэтому казалось, ничего в них не разберешь. Но Соня читала в его глазах как в открытой книге и даже время смогла бы по зрачкам определить, наверное, если бы это вдруг понадобилось.
Она улыбнулась своим глупым мыслям. Это была первая ее улыбка за неделю. Правда, она бывала в эту неделю только на работе, там улыбаться не было повода, а дома, наедине с собой, тем более.
– Уж на Полесье-то пристроим кота, – сказал Женька. – Не грусти.
– Даже если не пристроите, отчего бы мне грустить? – пожала плечами Соня.
– Оттого, что твое безразличие к нему кажется тебе ненормальным. Но это не так.
Он погладил Соню по голове, как маленькую – никогда раньше так не делал! – и пошел к двери.
– Про кота завтра сообщу, – донеслось из прихожей.
«Неужели я выгляжу такой жалкой? Да нет, просто Женька стал мягче. Алеся на него положительно влияет», – решила она.
Было воскресенье, выходные наконец заканчивались. Соня подумала об этом с облегчением. Работа не была ни любимой, ни нелюбимой, но в ней была определенность, и всяко лучше было сидеть в офисе, глядя сквозь дождевые линии на прекрасный Тверской бульвар за окном, чем слоняться по квартире, не зная, чем себя занять, а вернее, не находя в себе желания чем-либо заниматься. В хорошую погоду Соня, наверное, пошла бы гулять, но с первых дней октября дождь лил не переставая, а достаточной романтичности для того, чтобы гулять под дождем, она в себе не находила тоже, да и глупо было бы ее искать.