Клем что-то пробормотал – что именно, Ронда не расслышала, зато услышала, как Агги расплакалась.

– Пойду сварю кофе, – сказала Жюстин. Ронда тотчас метнулась назад, в свою комнату.

– Дэниэл в самом деле вернется? – спросила Ронда. Они с отцом бок о бок сидели в старой машине в лесу.

– Конечно, моя милая. Куда же он денется? Так что ты не переживай.

Но Ронда переживала. Если Дэниэл куда-то пропал, кто помешает Клему и Агги все время быть вместе? Только не мать Ронды. Клем бросит Жюстин и снова вернется к Агги. При этой мысли у Ронды заболел живот. Она машинально подняла руку и потрогала швы над глазом. Их было семь. Счастливое число. Ей, можно сказать, повезло.

Питеру наложили девять швов. Когда задняя стена рухнула, Ток и Лиззи не пострадали вовсе. Странным было другое – с того вечера Лиззи не сказала больше ни слова. Ни Ронде, ни Питеру, ни даже Ток.

– Ей просто требуется время, – рассудила Ток. – Давайте не будем приставать к ней с расспросами.

Клем повернулся и еще раз посмотрел на разрушенную сцену.

– Все равно не возьму в толк, – сказал он. – Вы что, подрались здесь или как?

– В некотором смысле, – ответила Ронда, не желая признаваться отцу, что на самом деле она понятия не имела, зачем они разрушили сцену. Просто так приказал им Питер.

– Как жаль, честное слово, – вздохнул отец. Над их головами на ветру все еще реял пиратский флаг. Тряпка с черепом и костями – вот и все, что уцелело от их спектакля.

– Я тут подумала, – произнесла Ронда, торопясь сменить тему. – Питер родился в семьдесят девятом году.

Клем напряг нижнюю челюсть и, крепко сжав потрескавшийся руль, устремил взгляд в лес, на некую невидимую дорогу.

– Верно.

– А это значит, что Питер твой сын, ведь так? И мой брат? – Слова во рту были горькими на вкус. Сын. Брат.

Клем закрыл глаза и покачал головой.

– Нет, он сын Дэниэла. Разве это не видно? Он же его копия!

– Но если вы с Агги были женаты… – Ронда открыла бардачок. Внутри были лишь спутанные провода и раскрошившиеся листья от опустевшего мышиного гнезда.

Клем вздохнул. Взгляд его был устремлен в пространство. Так обычно бывало перед тем, как он брался рассказывать очередную историю.

– Я помню, как стоял у окна палаты и показывал Питера медсестрам, посетителям, всем, кто проходил мимо. Мой сын. Мой мальчик. Мой янки-дудль, родившийся четвертого июля. Настоящий американец.

Клем поиграл с переключателем скоростей, поставил ногу на педаль газа и до упора вжал ее в пол. Заржавленная педаль издала противный скрип, напомнив им, что они никуда не едут.

– Это было ровно за год до того, как я узнал правду, – продолжал Клем. – Первый день рождения Питера. Мы устроили по этому поводу небольшой праздник, на который пригласили Дэниэла. Он принес красную, белую и голубую шляпы, серпантин и бенгальские огни. Я пошел укладывать Питера спать, но забыл его одеяло. Это было его любимое одеяло. Он никогда с ним не расставался. Когда я вернулся за ним во двор, то увидел их – Дэниэла и Агги. Они… – Клем умолк. Ронда кивнула, стараясь представить себе эту сцену – все трое такие молодые, ее отец женат на Агги, уверен, что она родила ему сына. Что жизнь прекрасна, и вот вдруг…