Клейтон заговорил с незнакомцем по-английски, благодаря его за смелое спасение и приветствуя изумительную силу и ловкость, выказанные им. Но единственным ответом был уверенный взгляд и легкое пожимание могучими плечами, которое могло означать либо пренебрежение оказанной услуги, либо незнание языка Клейтона.

Закинув за плечи лук и колчан, дикий человек — таким Клейтон считал его теперь — снова вытащил нож и ловко вырезал дюжину широких полосок из туши льва, усевшись на корточках, он принялся поедать мясо, сделав знак Клейтону, чтобы он присоединился к нему.

Крепкие белые зубы с явным удовольствием вонзились в сырое мясо, с которого еще капала кровь. Но Клейтон не мог заставить себя разделить это пиршество со своим странным хозяином. Он наблюдал за ним и все более убеждался, что это и есть Тарзан, записку которого утром он видел прибитой к двери хижины.

Если это так, то он должен говорить по-английски.

Снова Клейтон пытался завести разговор с обезьяной-человеком, но в ответ услышал странные слова, похожие на бормотание мартышки, смешанное с рычанием хищного зверя.

Нет, это не мог быть Тарзан: было очевидно, что он английского языка совершенно не знает. Когда Тарзан кончил есть, он встал и, указывая на совершенно другое направление, чем то, по которому шел Клейтон, пошел вперед сквозь джунгли.

Ошеломленный, Клейтон колебался, следовать ли за ним, потому что он боялся, не ведет ли его дикарь еще глубже в чащу лесов. Но обезьяна-человек, видя, что он не двигается с места, вернулся и, схватив за платье, тащил за собой до тех пор, пока Клейтон понял, что от него требуется. Тогда ему позволили идти добровольно.

Придя к заключению, что он в плену, англичанин, не видя иного исхода, последовал за Тарзаном. Пока они медленно пробирались по джунглям, мягкая мантия непроницаемой лесной ночи легла окрест. Кругом раздавались крадущиеся шаги мягких лап, смешанные с хрустением ломающихся веток и с дикими зовами лесных тварей, которые, как казалось Клейтону, окружали его со всех сторон.

Внезапно Клейтон услышал слабый звук огнестрельного оружия. Последовал только один выстрел, а затем наступила тишина…

В хижине на берегу две смертельно испуганные женщины прижимались друг к другу на низенькой скамейке в сгущающейся темноте.

Негритянка истерично рыдала, оплакивая несчастный день своего отъезда из дорогого родного Мэриленда, а белая девушка, с сухими глазами и внешне спокойная, мучилась внутренними страхами и предчувствиями. Она боялась и за себя, и за своих друзей, скитающихся в бездонной глубине диких джунглей, из которых теперь доносились почти непрерывно крики и рев, лай и рычание страшных обитателей, искавших добычу.

И вдруг послышался шум тяжелого тела, которое терлось о стены хижины. Девушка различала крадущиеся, мягкие шаги. На мгновение наступила тишина. Даже дикие крики в лесу стихли до слабого шепота. А затем она ясно услышала фырканье животного у двери, не дальше двух футов от того места, где она притаилась.

Инстинктивно девушка содрогнулась и прижалась ближе к черной женщине.