Керчак неслышно вошел и приготовился к прыжку. Но в это время Джон Клейтон, почувствовав опасность, поднял голову и оцепенел от страха. В дверях стояли три самца-обезьяны, а за ними столпились другие — сколько их там было, он так никогда и не узнал. Револьверы и ружье висели далеко на стене. Керчак кинулся на него.
Когда царь обезьян отпустил безжизненное тело того, кто еще минуту назад был Джоном Клейтоном, лордом Грэйстоком, он обратил внимание на маленькую колыбель и потянулся к ней. Но Кала предупредила его намерения. Прежде чем успели ее остановить, она схватила живого младенца, шмыгнула в дверь и забралась на дерево. Она оставила в пустой колыбели своего погибшего детеныша. Плач ребенка разбудил в ней материнскую нежность, которая была уже не нужна мертвому. Усевшись высоко среди могучих ветвей, Кала прижала плачущего ребенка к груди, он инстинктивно почувствовал мать и затих. Сын английского лорда и английской леди стал кормиться грудью большой обезьяны Калы.
Убедившись, что Клейтон умер, Керчак первым делом обследовал постель. Он осторожно приподнял край парусины, увидел под ней тело женщины, грубо сорвал покров и сжал огромными волосатыми руками ненавистное белое горло. Однако поняв, что женщина мертва, отвернулся, заинтересованный обстановкой комнаты, — и больше не тревожил ни леди Элис, ни лорда Джона.
Ружье, висевшее на стене, более всего привлекало его внимание. Он много месяцев мечтал об этой странной палке. Теперь она была в его власти, а он не смел до нее дотронуться. Осторожно подошел он к ружью, готовый удрать, как только палка заговорит оглушительным рокочущим голосом, поражая насмерть тех из его племени, кто по незнанию или по необдуманности нападал на ее белого хозяина. В его зверином мозгу таилась смутная догадка, что громоносная палка опасна только в руках того, кто умел с нею обращаться. Прошло несколько минут, пока, наконец, он решился до нее дотронуться.
Он ходил взад и вперед, поворачивая голову так, чтобы не спускать глаз с интересовавшего его предмета. Могучий царь обезьян бродил по комнате, качаясь на каждом шагу, и издавал глухое рычанье, прерываемое пронзительным воем, страшнее которого нет в джунглях.
Наконец он остановился перед ружьем, медленно поднял волосатую лапу и прикоснулся к блестящему стволу, но сразу же отдернул ее и снова заходил по комнате. Казалось, будто огромное животное диким рычанием старалось возбудить свою смелость для того, чтобы взять ружье. Он остановился, неуверенно дотронулся до холодной стали, и почти тотчас же снова отдернул руку, и возобновил свою возбужденную прогулку. Это повторялось много раз. Движения животного становились все увереннее, наконец, ружье было сорвано с крюка. Убедившись, что палка не причиняет ему вреда, Керчак занялся подробным осмотром. Он ощупал ружье со всех сторон, заглянул в черную глубину дула, потрогал мушку, ремень и, наконец, курок.
Забравшиеся в хижину обезьяны сидели в это время у двери, наблюдая за своим вожаком. Остальные толпились снаружи у входа, вытягивая шеи и стараясь заглянуть внутрь. Случайно Керчак нажал курок. Оглушительный грохот раздался в маленькой комнате, и звери, бывшие в хижине и за дверями, повалились, давя друг друга в безумной панике.