Скрипнула дверь. В спальню вошел Платонов с мечом наперевес.

– Ну чего тебе еще? – простонал Сенкевич.

Капитан мрачно посмотрел на него:

– Я сказал: глаз не спущу…

– Даже не думай, – непримиримо сказал Сенкевич. – Спать ты со мной не будешь.

– Даже не мечтай, – сурово откликнулся Платонов. – Ты ж не баба.

Он кинул в угол свой плащ, опустился на него, не сводя взгляда с Сенкевича.

– Твою-то мать… – тот дунул на свечу, со стоном откинулся на подушку.

– Завтра ночью идем на вервольфа, – в темноте сказал Дан. – Не знаю, как с тобой быть. Привести туда и связать? Или же связать и оставить здесь, под присмотром, скажем, Ганса?

– Не надо связывать, – прохрипел Сенкевич. – Я помогу.

Посреди ночи Энгель поднялся, растолкал Андреаса. Вдвоем, стараясь ступать как можно тише, они отправились будить Ганса. Это было делом сложным и многотрудным: здоровяк спал сном праведника, а при внезапном пробуждении мог выдать непредсказуемую реакцию – заорать или, еще хуже, врезать, не разобравшись. Энгель с Андреасом заняли позиции по обе стороны от заливисто храпевшего Ганса, принялись настойчиво трясти его плечо.

– А… что… корова недоена? – в последний раз всхрапнув, выдал Ганс.

Ладонь Андреаса надежно запечатала ему рот, Энгель крепко ухватил за руки, шепнул:

– Т-с-с. Вставай, идем на охоту, как договаривались. Лук и стрелы из оружейной я спер еще вчера.

Убедившись, что товарищ пришел в себя, он отнял руку. Ганс уселся, потянулся, пробормотал:

– Иду-иду… ох, не к добру это…

Они взяли за дверью заранее заготовленные факелы, прошли длинным коридором, миновали, крадучись, келью брата Готфрида и выбрались через маленькую дверь хода для прислуги, которую Энгель ловко отпер отмычкой.

Ночь была холодной и темной. Ледяной ветер тащил по улицам сухие листья вперемешку с пылью, швырял в лицо, забирался под плащ, пытался затушить факелы. Прятаться нужды не было – Равенсбург с наступлением сумерек опустел, лишь изредка в ночи слышались шаги патруля. В случае чего их тоже приняли бы за караульный отряд.

Они отошли от ратушной площади и зашагали по торговой улице.

Ганс вдруг остановился, зажмурился, вытянул руки вперед, потом развел в стороны, потоптался на месте, выдал:

– Плохо…

До нужного места было еще далеко, но возможно, вервольф сейчас где-то рядом, и Ганс это почувствовал?

– Он идет? – уточнил Андреас.

– Нет. Просто плохо.

– Но вервольфа нет?

– Я его не вижу. Но плохо, что-то будет…

Двинулись дальше, перешли на центральную улицу, где жила местная знать. Здесь не было караульных.

– И тут плохо, – заявил Ганс.

– Да у тебя все плохо, – фыркнул Энгель.

– Он прав, друг мой, – возразил Андреас. – Неужели ты сам не ощущаешь: что-то давит на этот злосчастный город? Вервольф, ведьмы, колдуны, бесноватые… Как будто на Равенсбурге лежит печать проклятия, отверженности. И когда твориться злу, как не сейчас, в канун праздника Всех Святых?

– Да уж. – Энгель поежился. – Нормальных людей нынче из домов не выгонишь.

– Канун Дня Всех Святых завтра, – возразил Дан, выходя из-за кустов. – Идемте, надо еще засаду устроить. – Он указал на большой, обнесенный каменным забором дом с башенками на крыше: