На окне сидел мой любимый плюшевый медведь с одним загнутым ухом. Не удержавшись, я потянулась к медведю, взяла его и посадила к себе на колени.

— Анечкин, любимый, — сквозь слёзы произнесла мать. — Она с ним выросла.

— Красивый.

— Старенький уже, потрёпанный.

— Всё равно красивый.

Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами, и, уткнувшись в потрёпанное плюшевое ухо, поцеловала его.

— Топтыжкин…

— Аня тоже называла его Топтыжкиным.

— А муж Анечкин как это всё пережил? Страдает, наверное, до сих пор?

— Да как мужики всё переносят… Женился он, когда ещё и года не было, как Анечка умерла.

— Женился?

— Ну а что, молодой, красивый, видный. Такие долго в холостяках не ходят. Конечно, мне, как матери, было очень обидно, что Матвей сразу женился, но… дело молодое, от этого никуда не денешься.

— А на ком женился?

— Да на своей соседке. Видно, она после смерти жены тут же поспешила его утешить.

— На Люське, что ли? — вырвалось у меня.

— На Люсе. А откуда вы про неё знаете?

Взгляд матери стал настолько проницательным, что я съёжилась. Мне стало ещё больше не по себе.

— А мне Аня про неё рассказывала, когда ещё только с Матвеем познакомилась, — тут же выкрутилась я из скользкой ситуации, не выпуская медведя из рук. — Говорила, что она к нему неровно дышит и на шею вешается. Люська к нему до знакомства с Аней часто захаживала…

— Вот она своего и добилась. Ребёнку уже полтора года.

Известие о ребёнке добило меня окончательно, и я уронила медведя на пол.

— Как? И ребёнок есть?

— Сын. Ванечка. Полтора года. Матвей звонил, когда малышу год исполнился. Радостный такой, хвастался. А теперь ему уже полтора. Мы не общаемся. Он в последний раз на Анечкину годовщину приезжал. Я уже знала, что он женат. Хорошо хоть свою новую жену на Анину годовщину не взял, а то бы совсем не по-человечески было. Мы здесь с роднёй столы накрыли. Матвей час посидел и уехал. И за этот час только и делал, что говорил по телефону. Видно, новая жена названивала. Он постоянно оправдывался, говорил, что скоро будет. Я так поняла, она его ревновала. Но ведь какая эта глупость — постоянно дёргать человека на годовщине смерти жены. Больше я его не видела. Вот, собственно, и всё.

— Козёл. — Я подняла с пола медведя и посадила его на подоконник. — Он по жизни малодушный козёл. Обещал любить всю жизнь.

— Да что вы такое говорите? Кто сейчас любит всю жизнь? Таких теперь нет. Кстати, я даже не спросила, как вас зовут.

— Яна.

— Яночка, мужчин, которые могут любить всю жизнь, можно посчитать по пальцам. Да и любят ли… Возможно, любовь там уже трансформировалась в совсем другое чувство. Сейчас что молодых вдовцов, что пожилых сразу в оборот берут.

Я отодвинула чашку, улыбнулась маме.

— Я пойду. Спасибо за тёплый приём.

— Вы же из Омска приехали? Вам есть где остановиться?

— У меня здесь родственники. Скажите, а где похоронена Анна?

— Хотите съездить к ней на могилу?

— Хочу.

— А Москву вы хорошо знаете?

— Знаю немного. Но вы не переживайте. Я, если что, по навигатору телефонному найду.

— На Троекуровском кладбище.

— А где ж мне её там найти? Где могила?