ЭзКел стояли напротив меня. Они снова выглядели по-королевски. Лицо Эза не выражало ничего? Кел распух от гнева.
— Слушайте. Вы всё поняли? — Все послоградцы хорошо слышали меня, но я обращалась к ЭзКелу. — Теперь вы поняли, что будет дальше?
— Абсурды вернутся в город, а с ними мы. Вместе мы всё начнём заново. У них уже есть кое-какие идеи. На месте Кора/Сайгисса, твоей марионетки, я бы поостереглась. Ты умно сделал, что не взял его с собой. Детали мы продумаем позже. Мы будем жить в Послограде.
До смены. Теперь всё изменилось, навсегда, думала я. Я заглянула в свои записки.
— Они хотели убить нас потому, что мы были источником бога-наркотика. Они знали, что опоздали, что для них самих всё уже кончено, но они хотели, чтобы у тех, кто придёт за ними, было другое будущее, а для этого надо было избавиться от проблемы. От нас. Понимаете, они действовали самоотверженно. Себе они уже не могли помочь. Они помогали детям. Их поколение должно было оглохнуть, покончить с собой или умереть от отсутствия наркотика.
— Но теперь они знают, что заболевших можно лечить. — Игнорируя удивлённые взгляды МагДа, я показала на Испанца: он показал на меня в ответ. — А раз их можно вылечить, то мы уже не имеем для них значения. Вот почему мы будем жить. Понятно? Но их надо вылечить. Это их условие. Иначе мы так и останемся заразой. А лечение оратеев требует времени. — Я показала на Руфтопа, всё ещё не затронутого метаморфозой. Все посмотрели на него. Он посмотрел на всех. — И таких, как он, много. Так что вам, ЭзКел, придётся поддерживать их до тех пор, пока в этом будет необходимость. Без вашего голоса зависимые начнут умирать. Их не успеют ни вылечить, ни даже оглушить. Так что вам придётся помочь им остаться в живых.
— Это любовь/Это любовь, — сказал Испанец. Люди, которые ещё не слышали, как он говорит на своём сдвоенном всеанглийском, заахали. Испанец повторно объяснил, почему абсурды хотели убить нас и оглушить своих компатриотов и почему теперь они позволят нам жить. Ариекаи любят ариекаев. Этот глагол оказался единственным в человеческом языке, который подошёл. Не безупречно, но с переводами всегда так. По крайней мере, правды в нём было не меньше, чем лжи. Новослышащие и абсурды равно любили зависимых ариекаев, и потому стремились вылечить их тем или иным путём, включив в ту или иную группу.
— Никто из вас уже давно не посол, — сказала я. — С кем, кроме себя, вы говорили в последнее время? А теперь вы больше не бог, и не наркотик, и даже не правитель, ЭзКел, вы — фабрика. У ариекаев есть спрос — вы обеспечиваете предложение. И, верьте мне, его содержание будет под строгим контролем. — Лицо Эза осталось неподвижным. Кел скривился. Ни одного шанса отдавать приказы, которых в буквальном смысле невозможно будет ослушаться. — В городе будет полно абсурдов. Так что если вы опять попытаетесь заварить кашу или даже снова развязать войну, вкладывая в свои слова какие-нибудь команды, они вас уничтожат. Если кто-нибудь из нас начнёт снова представлять хоть малейшую угрозу, то нам всем крышка. Они не хотят отрезать слуховые крылья всем пристрастившимся, оглушать всех взрослых ариекаев одного с ними возрастного цикла теперь, когда появился иной путь: но если они решат, что это необходимо, они это сделают. Вы поняли?