Я бросилась к нему. Может быть, я что-то говорила или кричала. Я только помню, что случилось потом. Потому что, когда я достигла стола, его мертвые, тусклые глаза ожили и шрам на щеке запылал. Он вскочил на ноги, опрокинув тяжелый стул, словно он был соломенным. Он вытянул обе руки, словно отгоняя какой-то невидимый призрак.

– Нет, – хрипло произнес он. – Нет, только не вы. Уходите.

Я очнулась на лестнице, где стояла, всем телом привалившись к перилам. Когда я добралась до своей комнаты, я закрыла дверь на задвижку. Позже, когда уже стемнело, Бетти постучала в дверь и спросила, не выйду ли я к ужину. Я сказала, что у меня болит голова.

Ветер трепал занавески и касался моих горящих щек. Ночь была неспокойной; небольшие облака торопливо бежали по небу. Лунный свет плясал, словно пламя свечи. Приближалась еще одна из столь частых здесь летних бурь.

“Завтра, – сказала я себе, – напишу Рэндэллу”. Мысль, которая всего неделей раньше заставила бы меня содрогнуться, теперь вызвала во мне только тупое смирение. Ничто меня не трогало – ничто, кроме воспоминания о жесте, которым хозяин отослал меня от себя.

Ветер все задувал, он дребезжал стеклами створчатого окна, стонал в соснах за двором. Но его шума было недостаточно, чтобы заглушить другой, более близкий звук – тихий стук в дверь моей спальни.

Хотя стук был очень осторожным, он поднял меня на ноги. В нем было что-то таинственное и тайное, словно дверь ощупывала рука слепца, Я знала, что дверь заперта на задвижку, и все же на несколько секунд меня охватила тревога. Потом я заметила под дверью что-то белое.

Прошло еще немного времени, прежде чем я смогла успокоиться настолько, чтобы подойти к двери и поднять этот предмет. Это была записка. Я узнала почерк: “Я должен поговорить с вами сегодня ночью. Но только не в доме. Приходите к Черной башне”, – было там.

Я перечитала записку дважды; сначала я не могла понять, не могла поверить. Ведь хотя послание было составлено в весьма грубом, приказном тоне, оно содержало то, на что я надеялась всем сердцем и чего не смела ожидать. От счастья я не верила своим глазам. Его ужас и внезапное отвращение не предназначались мне! Они были вызваны чем-то еще. Он не ненавидит меня.

Я накинула шаль и надела туфли. Это заняло у меня некоторое время; после приступа плача у меня все еще дрожали руки. Из дома был один выход, воспользовавшись которым можно было ускользнуть незаметно. Записка подразумевала секретность, таким же было и мое собственное намерение. Чтобы добраться до башни, лошадь была не слишком нужна. Подъем был крутым и каменистым, но я могла добраться туда за пятнадцать минут.

К мрачному пейзажу этой ночи башня подходила как нельзя лучше. В неровном свете луны невозможно было разглядеть ее безобразных шрамов. На мгновение, взглянув на нее затуманенным взглядом, я ясно представила себе, как она выглядела первоначально: массивные дубовые двери висят на огромных петлях, красный свет факелов пробивается сквозь узкие окопные щели, а изнутри доносится звон кубков и гул голосов – это пируют жестокие воины высокогорья. Но тут я моргнула, и видение исчезло. Передо мной смутно вырисовывалась пустая раковина, мрачная развалина.